Вице-президент Бэрр

Видал Гор

25 ноября Уилкинсон прибыл в Новый Орлеан. В тот же день первое его предупреждение достигло Джефферсона. Через два дня президент издал прокламацию, «предостерегающую всех верных граждан» от каких бы то ни было незаконных заговоров против Испании. Эта прокламация попала на Запад лишь через несколько недель.

11 декабря остров Бленнерхассета подвергся нападению окружной гражданской гвардии для подавления того, что местный судья на свой страх и риск назвал злостным бунтом. Поскольку на острове не оказалось никого, кроме бедной

миссис Бленнерхассет, гвардейцы выпили все вино, а затем разрушили дом, полностью продемонстрировав свое презрение к цивилизации. Я тогда об этом ничего не знал. Только через тридцать лет сумел я установить последовательность событий, о которых теперь рассказываю.

Я уехал из Франкфорта после блестящего бала в мою честь, на котором новоиспеченный сенатор Генри Клей весьма удачно изображал обитателей скотного двора.

В Нашвилле в таверне «Долина клевера» меня посетили генерал Джексон и его друг Джон Коффи.

Джексон совсем растерялся.

— Полковник, вы сами попали и меня впутали в чудовищный переплет.

Я не думал, что этот мужественный человек может от страха понижать голос, пугливо озираться, но, когда мы уселись в укромном углу главной залы, скрытые от любопытных глаз стеллажом с газетами, он заговорил свистящим шепотом. Джон Коффи нас не слышал.

Я сказал Джексону то, что мне скоро наскучило повторять. Я не затевал раскола.

— Зачем мне это? Речь идет о Мексике. Об одной только Мексике.

— Тише! — Джексон смотрел на меня встревоженно. — До меня дошли самые худшие сообщения — про вас и про Уилкинсона.

— Что говорят об Уилкинсоне?

— Вы ему доверяете?

— Нет. Но я рассчитываю на его личную заинтересованность. Джефферсон собирается его сместить. Ему нечего терять, и он может только выиграть, держась нашего плана.

Мысль о Джефферсоне придала нашему разговору несколько иное направление.

— Но вы всегда говорили… вы делали вид, что Джефферсон осведомлен о вашем предприятии.

— Он все знал и, как и мы с вами, стремится покорить Мексику.

— Без войны?

— Желательно.

Джексон нервно огляделся, затем прошептал:

— Вы знаете об отношениях Уилкинсона с испанцами?

— Много лет назад он клялся в верности испанской короне, дабы вести торговлю в Новом Орлеане и Мобиле.

— Чепуха! Люди получше него присягали ей в верности. Это ничего не значит. Но вам известно, что он был… что он все еще испанский агент?

— Вы начитались газет.

— Я читал сообщения из Мексики. От моих друзей. И у меня есть доказательства, что Джеймс Уилкинсон служил испанским агентом номер тринадцать по крайней мере пятнадцать лет, и сейчас он все еще испанский агент номер тринадцать и состоит на жалованье у испанского короля.

— Не верю. Немыслимо. — Впервые я не сумел скрыть изумление и тревогу.

Я думаю, Джексон понял, что я не притворяюсь. Он злорадно продолжал:

— Что ж, полковник, вас здорово надули.

Теперь у Уилкинсона неприятности и с испанцами и с Джефферсоном. В этом году Испания перестанет платить ему жалованье. И Джефферсон, возможно, снимет его с поста командующего армией. Нашей армией.Клянусь всевышним! — Голос Джексона неожиданно разнесся по всей зале, обескуражив всех, его в том числе. Он снова заговорил шепотом. — Согласитесь, у нас не президент, а дерьмо собачье, честное слово! Ну кто еще, кроме Джефферсона, я вас спрашиваю, отдал бы американскую армию в руки испанского агента?

Мне не хотелось хулить Джефферсона.

— Если это правда…

— Это правда. Чем угодно могу доказать! Одного только своими глазами не видел: шпионских донесений этого прохвоста!

Все стало убийственно ясно. Теперь я понимал, почему Джейми не сразу подчинился приказу Джефферсона, почему он отказался идти прямо к реке Сабин и почему, стоило ему только сдвинуться с места, испанцы убрались восвояси.

— Полковник, вы сунули голову в петлю, да и мою наполовину. Но я вынимаю голову из петли. Я уже написал президенту, написал дураку губернатору в Новый Орлеан, написал всем, кого вспомнил, написал, что, хотя я страстно ненавижу донов, я не имею ничего общего с вами и с Уилкинсоном и до конца дней буду стоять за Союз…

— Но мы же не стремимся к отделению… — механически ответил я, усиленно собираясь с мыслями.

— Уверен. В конце концов, вы не идиот. Но когда Джефферсон с вами разделается, все будут думать, что вы величайший предатель после Бенедикта Арнольда. Что же до Уилкинсона…

— Он попытается опорочить меня. — Я высказал более чем очевидную истину.

— Да, и Джефферсон будет наверху блаженства. Ведь ему надо будет доказать, что его генерал — честный человек, а его личный враг — предатель.

— А Джефферсон знает, что Уилкинсон — испанский агент?

— Мне все рассказал один из донов, ни больше ни меньше, и он утверждает, что Джефферсону сообщили об этом еще прошлой весной.

— Я и в самом деле сунул голову в петлю, — больше я ничего не мог ни оказать, ни придумать.

— Полковник, я постараюсь вам помочь. А теперь давайте разыграем спектакль для моего старого друга Джона Коффи. У вас еще при себе тот пустой бланк, подписанный Джефферсоном, который вы мне показывали?

Ради правдоподобия я всегда носил с собой бланк для чинопроизводства, данный мне другом и союзником — военным министром. Я ответил, что он у меня в кармане камзола.

— Хорошо. Мы разыграем ссору перед стариной Джоном, я обвиню вас в недостаточной откровенности, а вы потом повторите то, что всегда говорите о Мексике, и я спрошу: а президент это одобряет? И тут-то вы вытащите бланк из камзола и скажете: «Вот незаполненный бланк, подписанный им самим», и я стану чесать голову, как идиот, и скажу, что он выглядит как настоящий.