Вице-президент Бэрр

Видал Гор

— Он и есть настоящий.

— Тем лучше. — К Джексону вернулся его обычный юмор, и мы разыграли эту сценку для Джона Коффи. Надеюсь, она его убедила. Мои же мысли витали далеко. Если тебя околпачил тот, кого ты держал за дурака, — это особенно унизительно.

Скоро Уилкинсон явился в Новый Орлеан спасителем города от Аарона Бэрра, «чьи сообщники повсюду: от Нью-Йорка до Нового Орлеана — и чья захватническая армия насчитывает двадцать тысяч отчаянных головорезов».

Несмотря на робкие протесты губернатора Луизианы и громкие протесты многих других, Уилкинсон ввел военное положение, посадил в тюрьму доктора Болмана (нашего немецкого рекрута), Питера Огдена и Сэма Свортвута. Чтобы предотвратить все попытки освобождения арестованных под залог, доктора Болмана и Свортвута в кандалах посадили на корабль, направлявшийся в Вашингтон.

Пока Уилкинсон разыгрывал Цезаря в Новом Орлеане, две наши плоскодонки плыли вниз по реке Камберленд. 27 декабря ко мне присоединилась «флотилия» Бленнерхассета. Всего у нас теперь было десять маленьких лодок и около пятидесяти человек. Я объявил своим опечаленным спутникам, что, опасаясь шпионов, не могу открыть точное место назначения, но всем должно быть ясно, что наша маленькая группка не будет вести никаких военных действий. Мы и на самом деле стали настоящими поселенцами, отправляющимися на новые земли в бассейне реки Уошито.

10 января — погода в этот день стояла изумительная — мы прибыли в Байя-Пьер, что к северу от Натчеза, и сошли на берег, чтобы остановиться у моего старого друга, который встретил меня номером «Натчезского вестника», и что это был за вестник! Сам Меркурий не преподносил таких сюрпризов. Во-первых, я прочитал президентскую прокламацию. Во-вторых, уилкинсоновскую версию моего шифрованного письма. В-третьих, я прочитал, что временный губернатор территории Миссисипи приказал взять меня под стражу.

— Что ж, — сказал я моему другу, — я приехал сюда, чтобы отведать ваших деликатесов.

— Они перед вами.

Мы прекрасно пообедали. А что еще делать в тени виселицы?

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

— Весьма забавно. — Брайант смотрел на меня через стол, заваленный книгами.

— Надеюсь, это не слишком мрачно?

— Для наших читателей — едва ли.

— Нераскрытое убийство…

— Вот разве только дурные нравы. Но в наши дни к дурным нравам привыкли.

— К аморальности противников аболиционизма? — Я готов пойти на что угодно, лишь бы снискать расположение мистера Брайанта, да и любого другого редактора. Мне позарез нужны деньги.

Как я и рассчитывал, Брайант засмеялся.

— Мы с радостью это напечатаем — по обычной ставке.

Последовавшую торговлю я опускаю. Однако мне удалось выбить на пять долларов больше обычной ставки. Готовясь стать отцом, я, как тигр джунглей, накидывался на нью-йоркских редакторов. Вчера ночью я работал до утра над рассказом об убийстве Эльмы Сэндс и защите предполагаемого убийцы Бэрром и Гамильтоном. Воспоминания полковника — залежи полезных ископаемых.

Мы обсудили другие темы.

— Мне хочется, чтобы вы взглянули на город глазами Старожила. — Старожил зачат Леггетом год назад. С тех пор он стал пользоваться неожиданной популярностью. Мне легко даются заметки в этом жанре, лишь бы нашелся подходящий сюжет. Старожил — это напыщенный тори, готовый все на свете испробовать, хоть прикидывается равнодушным.

— А разве я не смотрю на город?

— Но вы должны увидетьего. Увидеть уродство, какое мы творим вокруг. Сравните старые голландские дома из настоящего камня с тем, что теперь строится, — целые кварталы из крашеного кирпича. Вы только подумайте, мистер Скайлер: крашеныйкирпич! — Он сокрушенно покачал головой.

Я всегда находил естественным, что кирпичные дома красят в красный цвет, обводя каждый кирпичик аккуратной белой каемкой. Выходит, я ошибался.

— Крашеный кирпич — это нечто новое, свойственное одному Нью-Йорку. Как наряды наших женщин. Чудовищные шляпы, взбитые прически… Однако не будем обижать дам. Вы все-таки посмотритена наш город и просто расскажите о том, что увидите. Точнее, что увидит просвещенный Старожил.

Я заморгал глазами — наверное, точно так же боксер разминает мышцы, — чтобы продемонстрировать мистеру Брайанту готовность изо всех сил смотреть ради моего — нашего — пропитания. Я собрался уходить, но он мрачно подал мне знак задержаться.

— До меня дошли сведения, что вы заделались памфлетистом.

Интересно, найдется в Нью-Йорке хоть один человек, не знающий про мой памфлет? Понятное дело: половина жителей одержима страстью к политике.

— Должен вам заметить, мистер Скайлер, я убежден, что Ван Бюрен окажется одним из наших величайших президентов, — Брайант вещал торжественно, будто выступал с речью при присуждении ученой степени либо декламировал свое знаменитое «Созерцание смерти», — и, безусловно, продолжит благородную миссию, начатую генералом Джексоном.

Я промолчал. Что тут скажешь? Как объяснить, что я сожительствую с проституткой из заведения мадам Таунсенд, что она беременна, что я должен теперь на ней жениться, а сам мечтаю о свободе в иных краях, в Средиземноморье, вдали от домов из крашеного кирпича, от разговоров о выборах, от заколачивания денег? Я в клетке, но я из нее выберусь.

— Прочитали? — Несколько дней назад я передал один экземпляр памфлета Леггету. А больше никому.

— Да, я прочитал памфлет, — кивнул Брайант.

— Странно, что Леггет показал его вам, ведь вы в отличие от него благоволите к Ван Бюрену.

— Положение изменилось. Он вам объяснит.

Мне не удалось обсудить памфлет с Леггетом, он болен и лежит дома.

— Видите ли, сенатор Джонсон больше не кандидат. Мужественный человек, сразивший Текумсе, тайно согласился стать вице-президентом при Ван Бюрене.

— Следовательно, Леггет за Ван Бюрена?

— Faute de mieux [90] . Но я предрекаю, что он, впрочем, как и все, будет приятно изумлен правлением Ван Бюрена.

90

За неимением лучшего (франц.).