Вид из окна
Шрифт:
— Чёртов албанец! Тебе бы с евреями торговаться. Игрушки, надеюсь, качественные?
— В масле ещё. Но пристреляны, как ты и просил. — Джерджи внимательно посмотрел на чек и, удовлетворённо хмыкнув, сунул его в нагрудный карман джинсовой куртки. — Приятно работать с тобой, Колин.
— Не могу тебе ответить такой же любезностью, Джерджи.
— О! Я забыл, что ты джентльмен, и если тебе приходится наживаться на войне, ты восемь раз в день моешь руки.
— Деньги не пахнут, сказал император Веспассиан, когда вводил налог на уборные.
— А я, кстати,
— Тротил и наркотики там будут вместе с туалетной бумагой?
— Надо об этом подумать, — вдохновился идеей албанец.
Когда Колин с грохотом закрыл за собой дверь развальни-кабриолета, Лука, бросив взгляд на сумку в его руках, невозмутимо спросил:
— Купили наркотики или оружие?
— ? — нахмурил брови Уайт.
— Ну вы же взяли эту сумку у албанца, значит, купили либо то, либо другое.
— Бог мой! Что за удивительная страна?!
— Черногория. Мы запах оружейного масла чуем лучше, чем запах сливовицы и вкусного обеда. Не переживайте, я не побегу в полицейский участок.
— Сколько? — устало спросил Уайт.
— Сто евро.
— Окей.
Но самое удивительное ожидало британца, когда он вошёл в гостиницу. У стойки бара и за столиками галдела толпа людей, одетых в немецкую форму времён Второй мировой. На столах, помимо напитков и закуски, лежали автоматы MP-38 и немецкие карабины. Галдёж стоял, как на сербском, так и на немецком.
— Что это за ряженые? — спросил раздражённо у портье Уайт.
— Это, сэр, кино. Будут снимать кино. Немцы воюют с югославскими партизанами. Красивый бой. Партизаны победят. Я тоже буду участвовать в массовой сцене. Не хотите открыть второй фронт? — улыбнулся портье.
— Что? — не понял шутки Уайт. — Я должен отдохнуть, они долго будут шуметь?
— Я попрошу их быть тише, сэр. Скажу, чтобы вас никто не беспокоил. До июня тысяча девятьсот сорок четвертого года. Черчилль ведь хотел открыть второй фронт на Балканах. Так что можете отдыхать спокойно, сэр.
— Да уж, а то пришлёте очередную проститутку в инвалидном кресле, — недовольно пробурчал Уайт, поднимаясь на второй этаж по скрипучей деревянной лестнице.
Из номера он позвонил Истмену.
— Джордж, сумасшедший дом продолжается. Тут намериваются снимать кино, батальные сцены.
— Справедливому это не помешает, а тебе?
— Ночью я подготовлю позиции, и для тебя — тоже, — оставил без внимания колкость друга Уайт.
— Хорошо.
— Ты любишь провожать закат?
— Да.
— А я нет.
— Почему?
— В глаза слепит, целиться неудобно, — открытым текстом заявил Уайт и отключился.
5
Солнце действительно нещадно слепило, расплываясь оранжевым маревом над западными вершинами гор. И всё же Уайт профессионально выбрал обе позиции. Позиция Справедливого была на скалистом уступе полусотней метров ниже. Причем находящегося ещё выше Уайта он мог только чувствовать, если у него было то самое звериное чутьё, о котором упоминал Джордж. Кусок дикого пляжа, куда
Устроившись удобнее, Уайт наслаждался шепотом природы. Что-что, а красота была здесь необыкновенная. Дотянуть бы ещё до её уровня ненавязчивый черногорский сервис, и можно приехать сюда коротать годы на пенсии. Если, конечно, дядя Сэм не вздумает начать отсюда новую мировую заварушку, как уже было когда-то в Сараево.
Справедливый появился минут за двадцать до времени «Ч». Откопал в камнях завёрнутую в тряпьё винтовку, неторопливо проверил прицел. Кто его знает — про чутьё, но воля и нервы у него были железные. В какой-то момент Уайт испугался. Справедливый лёг на спину и внимательно осмотрелся по сторонам. Так, что британцу показалось, он засёк его позицию. Но тот вернулся в исходное положение.
«Чёрт! Такой день! Такое спокойствие и умиротворение, а тут…», Колина Уайта охватила странная сентиментальность. Вот уже появились Павел и Вера, остановились в метре у кромки моря. Павел, как обычно (так он делал уже несколько дней подряд), обнял Веру со стороны спины. Они стояли, о чём-то шептались, наблюдая за горизонтом, а Справедливый начинал целиться. По договору он должен был поразить обе цели одной пулей. У Джорджа была нездоровая фантазия, в сущности, бзик по этому поводу.
Где-то за спиной, в Будве ударил колокол.
6
— Помнишь, как там? — спросил Павел. И сам продолжил: — Солнце гасло, медленно погружаясь в морскую гладь горизонта, и розовые всполохи на небе писали обещание завтрашнего дня. Они стояли на опустевшем берегу в обнимку, провожая солнце. За их спинами тихо шумел листвой искалеченный людьми рай. Они ничего не ждали, потому что у них было всё. В недалёкой церквушке ударил колокол, созывая мирян на вечернюю службу…
— Помню, — подтвердила Вера, — пуля вошла в его сердце со стороны спины, а из её сердца вышла там, где грудь расходится прописной кириллической буквой «л».
Павел нежно нашёл рукой это место.
— Не трогай, собьёшь пластырь, что-нибудь не так пойдёт, и тогда в нас будут стрелять по-настоящему. Па, это больно, когда эти пластыри взорвутся?
— Немного. Чуть меньше, чем умереть.
— Перестань, — Вера едва сдержала смех и страх.
— Падай красиво… Кровь будет видно с обеих сторон.
Благовест ударил в пятый раз….
— Готова?
За спиной прозвучал хлопок выстрела, одновременно с ним ударил колокол, приклеенная на пластырь пиротехника разлетелась на части, заливая кровью тела Павла и Веры. Дальше оставалось только красиво упасть.