Вид из окна
Шрифт:
— это всё что я помню из этой книги.
Павел попытался напрячь память, но безуспешно.
— Вы знаете так много стихов наизусть, — признала Санка.
— Раньше знал много. Профессиональное. А теперь начал забывать. Не время для стихов — что ли?
— Если не будет времени для стихов и песен, значит — народ умер, — веско сказал Станко.
— А если везде, в каждой стране, в каждом городе будет одинаковый вид из окна, значит — умерло человечество, — подумала о чём-то своём Вера.
— Где-то под Белградом на белогвардейском кладбище похоронен мой двоюродный прадед, — вспомнил Павел. — Символично звучит: белогвардеец под Белградом.
—
— Выпьем за них, — предложил Станко, — у меня давно не было разговора по душам.
Утерев ладонью густые седые гусарские усы, он вдруг затянул:
Тамо далеко, далеко од мора, Тамо је село моје, тамо је Србија.И уже на повторе второй строки песню подхватил пронзительный детский голос из соседнего сада.
Тамо далеко, где цвета лимун жут, Тамо је српској војсци, једини био пут.Станка, которая сначала слушала, тоже запела, но не в унисон, а в терцию:
О зар је морала доћ, та тужна несрећна ноћ Када си драгане мој, отишао у крвави бој.И вот уже, казалось, поёт всё побережье. Павел и Вера слушали, затаив дыхание, как многоголосно, наливаясь единой грустью и волей, звучит славная сербская песня.
Тамо далеко, где цвета бели крин, Тамо су живот дали, заједно отац и син. Тамо где хладна протиче Морава, Тамо ми икона оста, тамо је моја слава. О зар је морала доћ, та тужна несрећна ноћ Када си драгане мој, отишао у крвави бој. Тамо где Тимок поздравља Вељков-град, Тамо ми спалише цркву, у којој венчах се млад. Без отаџбине, на Крфу живех ја, Али сам клицао увек, живела Србија!«Живела Сербия», — унеслось в бездонное ночное небо, и наступила звонкая, как взмах сабли, тишина. Притихли даже цикады в садах. И Павел вдруг с грустью подумал: а могут ли так ныне запеть в русской деревне?.. Вспомнят ли слова народной песни?
3
«Она что, не могла позволить себе курорт подороже?», изумился Колин Уайт, заселяясь в двухэтажную гостиницу, напоминающую больше постоялый двор с шумным трактиром. Так, прямо напротив рецепции располагался кабак с деревянной резной мебелью, висящими из-под потолка кусками «пшута», и, главное, какими-то цыганскими музыкантами, которые начинали играть то ли славянские, то ли цыганские песни, как только Уайт появлялся. Хуже того, когда он отправился осмотреть местность, они вместе со всей своей духовой медью и барабанами двинулись за ним, играя не что-нибудь, а тему нашествия из седьмой симфонии Шостаковича. Потом играли переделанный на какой-то издевательский манер «Полёт валькирий», и почти постоянно продолжали горланить свои песни.
— Джордж! Я не могу тут работать! Я еду к тебе на Святой Стефан! Что? Меня преследует какой-то цыганский ансамбль. Я не знаю, как от него отделаться? Дать денег?
— Вот! — с просветлённым лицом объявил он. — Деньги! — протягивая купюру в пятьсот евро.
— Money ! — обрадовался главный музыкант, скрупулёзно осматривая купюру. Потом продемонстрировал её всем и вдохновенно крикнул: — Money !
Музыканты тут же схватили инструменты и заиграли что-то ужасно знакомое, но опять же на свой цыганско-славянский манер. Но когда главный хриплым баритоном запел, Уайт с ужасом узнал, что он только что заказал одноимённую песню “Pink Floyd”.
– Money, get way… — пел главный . — Money — it’s gas…
Раздосадованный Уайт с ненавистью взирал на происходящее. Наконец ему пришла другая мысль: первая — достать из кошелька родные фунты, вторая — говорить на русском.
— Вот! Это не мани, это настоящие английские фунты! Разумеете? Вот — это вам! Всем молчать и стоять смирно! Ясно!
— Яволь! — подобострастно рявкнул старший, вытягиваясь по команде смирно, но, получив деньги, стал и эти купюры подробно просматривать на солнечном свету, под одобрительный ропот своих коллег. Уайт криво ухмыльнулся и пошёл своей дорогой. Но стоило ему сделать несколько шагов, как за спиной заунывно зазвучало: “ God , save the Queen ” в стиле похоронного марша. Колин замер на месте, не решаясь повернуться. Пусть лабают, что хотят, лишь бы не шли по пятам. Сделал снова несколько шагов. Музыка изменилась, плавно перейдя в “ Thank you for the music ” из репертуара знаменитого шведского квартета.
— Я уеду из этой гостиницы! Это фарс какой-то! — орал в трубку Уайт, жалуясь Истмену.
— Справедливый там живёт?
— Там! Здесь! Но я могу наблюдать за ним из другого места.
— Колин, сезон ещё не начался, и они просто выжимают из немногочисленных туристов всё, что можно. Относись к этому спокойнее.
— Хорошо тебе давать советы из пятикомнатного покоя с видом на море, а у меня какой-то коровник за окном!
— Колин, осталось немного, потерпи. Расслабимся, отдохнём.
Несколько успокоило Уайта событие, свидетелем которого он стал на следующий день. Цыганский джаз-банд окружил в холле справедливого, добиваясь от него — какой инструмент он носит в лаковом кофре. «Ствол!», испугался сначала Уайт. Но Справедливый спокойно расстегнул замки и открыл на общее обозрение… саксофон. «Ах да, албанцы должны привезти нам стволы одновременно», вспомнил Уайт и тут же удивился предусмотрительности Справедливого, которого теперь никто не будет спрашивать, что он таскает в кофре. Надо и для себя придумать что-нибудь подобное. Другое дело, что музыканты тут же предложили сыграть какую-нибудь пьесу, и Уайт даже чуть согнулся, как будто его пнули между ног. Теперь, полагал он, снайпер вынужден будет сочинять неправдоподобные нелепицы для чего ему саксофон. Но Справедливый вдруг сел на табурет в окружении галдящих цыган и начал выдувать знакомую тему. Постепенно она стала обрастать сопровождением, и в итоге хоть и не очень складно, но зазвучала пьеса из известного фильма «Arizona Dream». «С ума сойти», — подумал Уайт, торопливо удаляясь, пока музыканты не заставили его стучать в какие-нибудь литавры, потому как ничего другого ему нельзя было доверить.