Вид на рай
Шрифт:
Я выбежал на площадку перед торговым центром и сел там на одну из деревянных скамеек. Прекрасно! Лучше, чем вышагивать туда и сюда в самом магазине. Сижу один здесь, никого не беспокою, меня никто не беспокоит, и наблюдаю. Правда, начал накрапывать дождик и довольно плотный, но мне он нипочем. Понятно, что не лето, ноябрь стоит на дворе. Поэтому не тепло, а холодно. С другой стороны, я часто думал о том — и это меня сильно раздражало — как мало современный человек может вынести, точнее говоря, готов вынести. И прежде всего: я взял себя самого для критического рассмотрения. Как часто я вешал голову только из-за небольшого физического недомогания? Я злился на маму, потому что она просила меня спуститься в торговый центр и кое-что купить для нее. Зол и неприветлив, потому что была плохая погода. Мне не хотелось выходить в такую погоду на улицу, даже если продукты, о которых она просила, это был наш с нею обед, то есть она одна готовила для нас обоих. Смешно. Противно и тошно. Потому что как люди в этой стране жили до недавнего времени? С раннего утра и до позднего вечера они в большей своей массе трудились, словно рабы. Медленно, но уверенно вели прежние социал-демократические хевдинги рабочий класс к тому положению, в котором мы сейчас находимся, благосостояние в социальном отношении у нас бесспорно. И Эллинг рассиживает дома в тепле и ворчит, если его собственная мать просит отложить на время в сторону газету «Арбейдербладет» и сбегать в супермаркет. Это же пустяк. Понятно, если бы надо было выйти в
Ригемур Йельсен появилась почти через два часа. Дождь перестал, но ветер подул сильнее. Я промок до нитки и не чувствовал ног под собой. И однако, как это ни странно слышать, но я был в ладу с собой. В ладу, давно уже не испытывал подобного внутреннего успокоения. Взгляд, которым я осматривал людей, спешащих укрыться от непогоды, я назвал бы ироническим. Итак, я рассматривал иронически: молодых и пожилых, мужчин и женщин. Они жались кучками под смешными зонтиками, а ветер безжалостно хватал их и рвал (два таких случая я зарегистрировал). Они бежали согнувшись и пошатываясь, искали спасения в пассаже или под навесами тут же расположенных на площади магазинов. Я, Эллинг, не прятался, держал фасон!
Однако, должен признаться, что я обрадовался и облегченно вздохнул, когда я увидел знакомый силуэт Ригемур Йельсен. Теперь мы пойдем домой. Я приму теплую ванну и сменю одежду, поставлю вариться картошку и хлебну глоток кофе. Интересно, что я не подумал о ее возможном заболевании. Она выглядела радостной и горделивой; это-то и ввело меня, вероятно, в заблуждение, когда она появилась теперь после консультации у старого врача моей мамы, доктора медицины Франка Фридмана.
Но домой она не пошла. Нет. Я рассердился сразу, но облегченно вздохнул, когда увидел, что она направилась к «ИРМА». Я вскочил. Но ноги подкосились, я споткнулся и чуть было не рухнул на асфальт, но благополучно удержался руками. Должно быть, засмеялся даже, хотя ужасно саднило колено. После такого начала, как это, само собой разумеется, не было причины радоваться и считать, что все находилось в идеальном порядке. Мое кровообращение работало на минимуме, а ноги были, как вата, — так обычно говорят. Я тотчас сел, слегка помассировал ногу и затем начал осторожно подниматься. И медленно, расставляя потихоньку ноги, я последовал за Ригемур Йельсен в торговый центр.
Народу было сегодня много. Но мне нравилось. Толкучка, словно на восточном базаре. Я видел такие картинки. Причина, что битком набито, ясна… Дождь! Повсюду слышу щебетанье: как можно выйти на улицу… вот уже второй раз кружу по магазину… не могу найти бумажку, где записала, что купить… по памяти придется искать. Достаточно ли одной консервной банки с горохом? Может, стоило взять литр кока-колы вместо маленькой бутылки, в которой и поллитра нет? Ага, когда так рассуждают, значит, экономят на детях.
В музыкальном отделении играли «Мост над бурной рекой». Напевая тихо мелодию, я взял корзину для покупок. Корзину для покупок из красного пластика с черной ручкой. Тележек не было.
Если говорить честно, то скопление народа внутри магазина некоторым образом взбудоражило меня. Ведь так немудрено потерять Ригемур Йельсен! С другой стороны, площадь магазина не была бескрайней, так что я едва ли ее потеряю. Нет, ей не уйти от моего бдительного ока. Прилавок с молоком, сыром и йогуртом? Нет. Мясное отделение? Снова нет. Я нашел ее далеко, в овощном отделе, она стояла и размышляла — взять ли ей красный перец или зеленый.
Спокойно, Эллинг. Держи расстояние. Сегодня легко быть неназойливым. Между нами по меньшей мере семь покупателей, жаждущих сделать свои покупки. Чтобы произвести правдивое впечатление обычного покупателя, я взял с полки пачку печенья с начинкой. Ригемур Йельсен выбрала красный перец, взвесила его и исчезла в направлении молочных продуктов. Это заинтересовало меня. Хочет она выбрать снова тот же самый йогурт, что и в последний раз? Значит, черносливовый? Страдает она постоянно запорами?
Вдруг вспомнил, что мне нужно купить рыбный пудинг, и я тотчас бросился к соответствующему прилавку. Ригемур двигалась невозмутимо в другом направлении. Большую коробку или маленькую, Эллинг? Большой или маленький рыбный пудинг? Круглой или длинной формы? Эти вопросы, по сути, не беспокоили меня. Я всегда покупал большие длинные, упакованные в тонкий пластик, но теперь я сделал вид, будто проблема до чрезвычайности волновала меня. Брал с полки разные пудинги, изучал цену и срок годности, взвешивал на руке. И при этом не спускал глаз с Ригемур Йельсен. Что она делает там у другого прилавка? На этот раз ее явно интересовали не йогурты, а разные сорта плавленных сырков в тюбиках. Относительно этих продуктов сам я никогда не сомневался. Для меня креветочный сыр и — ничего другого. Креветочный сыр я ценил высоко, особенно, если поедать его в первой половине дня. Но ветчинный сыр и сыр с луком: нет, спасибо! Ригемур Йельсен медлила. «Немного странно, — подумал я. — Всегда такая решительная и вдруг… колеблется».
Тут я увидел нечто. Не верил глазам, то есть не хотел верить… Одному Богу известно, что предстало моему взгляду. Левая рука Ригемур Йельсен с ветчинным сыром направлялась к полке, а правая рука держала путь к карману пальто. И в правой ее руке я рассмотрел большой тюбик с икрой… я почему-то не заметил, когда она взяла его с полки. Спокойно и без драматических жестов, без всякого дрожания ее рука достигла кармана пальто — и большой тюбик с икрой фирмы «Миллс» исчез навсегда!
У меня голова пошла кругом. Тошнота подкатила к горлу. Взмок весь. Одежду хоть выкручивай. И одновременно ощущение холода, будто в этот проклятый момент меня под лед окунули. Жар, холод. Я
Но от правды не уйдешь и не скроешься. Ригемур Йельсен была воровкой. Обычной воровкой. Ригемур Йельсен, проживающая на Гревлингстиен 17«б», только что украла тюбик икры фирмы «Миллс» в торговом центре «ИРМА»!
Но стоп. Случай требует обстоятельного рассмотрения. С одной стороны, я не моралист и не блюститель порядка, не собирался поэтому качать права или увещевать человека. Я не горел желанием поднимать шум и привлекать внимание других людей. Ни за что на свете! Даже плохо стало при мысли, что ее начнет раздевать и обыскивать этот долговязый белесый тип, завотделом, одетый в свой сверкающий белизной нейлоновый халат на байковой подкладке и с надписью «ИРМА» на спине. Но, с другой стороны, она поступила дурно. Этого отрицать нельзя. Недостойно по отношению ко всем нам, жителям блочных домов города-спутника. Воровство ведет, в конце концов, к росту цен на самые необходимые продовольственные товары — слова не мои, а директора магазина. Он выступал у нас с докладом, когда я был в восьмом классе общеобразовательной школы. И еще один факт немаловажного значения: ее поступок по сути дела является преступлением против всего нашего общества, ведь оно наше, мы хотели его. Если я правильно понимаю, мы были не только на пути к улучшению жизненного уровня трудящихся, но мы были почти у цели. Стоило рукой подать. А достигли мы этих результатов благодаря трудоемкой политической работе. Завоеванные нашими отцами позиции мы обязаны укреплять и развивать дальше. Ригемур Йельсен преступила рамки дозволенного, но не по отношению лично ко мне или к другими покупателям. Нет. Она совершила преступление против Эйнара Герхардсена и его соратников, против тех тружеников, которые своим беззаветным трудом претворяли в жизнь нашу мечту. Одним из них была моя мама! Если принять во внимание эти тонкости, я должен был бы реагировать на поведение Ригемур Йельсен, по мнению некоторых людей, с презрением и негодованием, возможно, с ненавистью. Но таких чувств, как это ни странно, я не испытывал. Напротив. Я питал к Ригемур Йельсен необъяснимое доверие и необъяснимое сострадание. Я хотел только понять ее. Почему она украла? Почему Ригемур Йельсен завладела тюбиком икры фирмы «Миллс» и не желала заплатить за него? Она нуждалась? Вряд ли. Ее швейцарское одеяние опровергало подобное предположение. Но я вот как-то прочитал в газете, что жену одного судовладельца поймали с поличным, когда она собиралась украсть в дорогом магазине дешевое туалетное зеркальце. Заданный журналистами вопрос напоминал мой: какова причина? Эта женщина была замужем за богатейшим человеком в Норвегии, однако хотела совершить воровство предмета, не стоящего, быть может, и двадцати крон. Расплата за эту попытку была дорогая — публичный скандал, отечество выло от смеха или негодования. А куда было бы проще ей согласиться сфотографироваться в легких одеждах для того или иного сомнительного журнала. Никто бы не заметил или не обратил внимания! И причина была, само собой разумеется, не в деньгах. Знали, конечно, что ее муж укрывается от налогов, но личное имущество женщины, как открыто и честно писали газеты, было настолько велико, что позволяло ей скупить, если бы она, конечно, захотела, почти все акции магазина, где она совершила кражу.
«Скука», — упорно называла эта женщина мотив своего преступления. «Скука», — сказала она, когда на нее нажали со всех сторон. «Я украла, потому что один день походил на другой, не было риска». Какая бездна разверзлась предо мной, когда я теперь думал об этих словах! В тот раз я только фыркнул. Прочитал статью маме вслух, и мы вместе от души посмеялись. Но теперь, теперь я увидел глубину пропасти. «Я украла, потому что один день походил на другой, не было риска». Ригемур Йельсен согрешила по той же причине? Я замечаю, что на глазах у меня навертываются слезы.
Придя домой, я принял теплую ванну. Сидел долго, словно в шоке. Событие с кражей в «ИРМА» взволновало меня и взбудоражило. Я размышлял и размышлял. «Как же так, — думал я, — получается, все выглядит иначе, чем кажется на первый взгляд. Стоит только подумать нечто определенное, как оно тут же, не успеешь оглянуться, оборачивается к тебе иной стороной. Вот и жестокость Рагнара Лиена обрушилась на меня, словно снег на голову. Сначала я был уверен, что вижу в телескопе обыкновенную парочку любителей спиртного, но потом — Рагнар Лиен неожиданно встает и бьет Эллен по лицу. Точно так обстояло и с Эллен Лиен. Сначала я вижу, что у нее в гостях незнакомая мне женщина, ее подруга. Но потом — я стал свидетелем любви двух лесбиянок». Сделанное открытие ошеломило меня. А Ригемур Йельсен? И в ней я ошибся. Почему она украла икру в «ИРМА»? И не только икру. И не впервые. Теперь я нисколько не сомневался и не колебался. Я не был свидетелем успешного дебюта. Она ведь действовала уверенно средь бела дня, при всем честном народе! Факт, свидетельствующий не только о ее смелости и находчивости, но о давних навыках, хорошо разработанном методе. В карманах темно-синего пальто нашли, несомненно, приют многие предметы, в том числе и эта проклятая икра. Огурцы, сервелат, груши и сливы, и бутылки с минеральной водой. Норвежский сыр в вакуумной упаковке, мороженая рыба и абрикосы вразвес. Что она делала с этой краденой едой? Принципиально вопрос не имел большого значения для меня, просто он был частью моих раздумий. Важнее найти ответ, что толкало человека, производящего внешне впечатление нормального и приличного, на такой явно асоциальный и аморальный поступок. Но еще важнее помочь человеку выйти с достоинством из подобной ситуации. И не только, само собой разумеется, Ригемур Йельсен. Но и Рагнару Лиену я обязан помочь, это мой долг; я чувствовал, что не смею стоять в стороне и пассивно наблюдать за ним. Вообще любое сближение с людьми независимо от формы и вида обязывает тебя сделать выбор, занять определенную позицию или четко наметить линию поведения. Неудивительно, если они, мои наблюдаемые, включая Харри Эльстера, испытывают потребность в помощи, в дружеском совете, поскольку они желают стать чище и благороднее, поскольку они желают изменить свою жизнь в лучшую сторону. Правильно, я не могу подозревать Харри Эльстера в насилии или в кражах. Нет причины. У меня нет повода для недоверия к нему. Но если допустимо предположить, что скука и отсутствие риска в жизни толкнули Ригемур Йельсен на опасную дорожку, то допустимо предположить, что и мужчина по имени Харри Эльстер находится в опасности. Вполне возможно, он вынужден сидеть и слушать радио часами, вполне возможно, интервью с Гру Харлем Брундтланн для него, что курс витаминного лечения. И еще я понял, увидев Ригемур Йельсен за неделикатным делом: случайное и закономерное, суть и видимость являются обратимыми категориями. Что предстало моему взору в первый вечер? Нечто симпатичное. Пожилая женщина в собственной квартире блочного дома; пожилая женщина, которая спокойно сидела на диване и смотрела передачу о животных в Африке за чашкой теплого чая или кофе. Внешне — привлекательное зрелище, ничего не скажешь. Но какую бездну оно таило в себе! А что Туре и Гюнн Альмос? Действительно, лежат в постели и обнимаются? Или совершают там нечто непристойное? Не терпящее дневного света? Я не имею в виду здесь любовные тайны или специальные словечки, которые влюбленные шепчут друг другу на ухо. Не об этих сладостных секретах думаю я. В мыслях я обращаюсь к делам и поступкам извращенного и криминального характера. Опять же, большие преступления не занимают мое воображение. Не интересуюсь типами (они — отребье рода человеческого), которые сидят в дешевых социальных квартирах и строят планы нападения и ограбления банка. Но ведь других сколько угодно! Тех, кто вынашивает идеи, как бы ему ускользнуть любым путем от уплаты налога, или под любым предлогом, правдами и неправдами заполучить социальную помощь, на которую он не имеет никакого права.