Вид с холма (сборник)
Шрифт:
Наши с Лешкой посиделки прямо бесили Николаича. Он считал, что наша будка — не что иное, как ширма, за которой совершаются какие-то махинации, нажива высшего порядка, а наше гостеприимство — приманка, на которую клюют доверчивые люди. Он не верил в бескорыстные отношения. Опять-таки, будь он поумней, он бы трезво взглянул на вещи и понял: если человек живет только для себя, то зачем он вообще живет?
Первое время Николаич только тупо глазел на то, как мы провожаем одних гуляющих и встречаем других. Потом стал свирепо ворчать, что несет двойную нагрузку: выполняет работу в огороде и терпит нашу музыку. Под осень он уже белел от бешенства,
Николаич обнес свой участок высоченным забором, повесил на калитку пудовый замок и, по слухам, подыскивал дробовик. Однажды в его огород залезли какие-то парни, так он бросился на них с мотыгой. Потом-то ему это вышло боком. Известное дело, от лома нет приема: пудовый замок сбили и клубнику на грядках перевернули.
Вторым нашим соседом был молодой парень Виктор, который подъезжал к участку на «Запорожце». Узколобый, с близко посаженными глазами, резким голосом и неприятной улыбочкой, он расхаживал по участку, как владелец неизвестно какого сокровища. По правде говоря, так оно и было. Оттяпав изрядный кусок земли, Виктор не стал размениваться на мелочи, заниматься каким-то огородничеством. Он заложил сад: посадил яблони, кусты смородины, малины и стал воздвигать… настоящий летний дом.
Вначале мы думали, он корчит из себя оригинала, наводит показуху для дружков и девиц, которые к нему время от времени наезжали обозревать строительство. Но потом заметили, что скорость стройки наращивается, дом обрастает пристройками и грозит превратится в особняк. Прямо поражали его одержимость и напористость. Обособившись от всех, с неизменной улыбочкой, он завозил на багажнике машины лесоматериалы и все что-то прилаживал, крепил, прибивал.
Поверьте, я с профессиональным уважением отношусь к чужому труду и увлеченности, но здесь было что-то другое. Ведь каждому ясно: огород — это не дачный участок. Хочешь отгрохать дачу, покупай участок не на окраине, а за городом, и строй себе на здоровье. Никому не запрещено, пожалуйста. Опытному глазу ничего не надо доказывать, и мы с Лешкой вскоре поняли: здесь, в самом деле, было другое — желание выделиться, опередить всех. Позднее Виктор и сам подтвердил наш вывод.
— Я бью без промаха сразу по двум целям, — однажды известил нас с Лешкой. — Сейчас дачка, а сад — дальний прицел. Яблони-то начнут плодоносить годика через два, не раньше… А вы что ж, хибару расширять не думаете? Несолидно как-то.
Лешка что-то буркнул (его слова отнес ветер) и, плюнув, распрощался.
— Ко мне будут приезжать известные люди, — сказал Виктор и гордо выпрямился. — Я знаком не с кем-нибудь, а с самим… — он шепнул мне на ухо такое, что я чуть не упал.
Ну да ладно, хватит об этом дуралее, он не стоит того, чтобы о нем долго распространяться. Лучше расскажу вам, как прошла осень… Наша будка, как вы догадываетесь, превратилась в клуб. Бывало, идет в орешник какая-нибудь компания пообедать, а мы с Лешкой сразу:
— Зачем куда-то таскаться?! Располагайтесь здесь, вон и редиска, огурцы рядом.
Люди отдохнут у нас, на прощанье благодарят, жмут руки.
В конце осени все огородники заколачивали строения, калитки обвязывали проволокой, а мы с Лешкой только оставили на щите записку:
«Гуляйте, веселитесь, но просьба — не портить инвентарь!».
И что бы вы думали?! За зиму какие-то туристы поломали не одну изгородь, а две будки самостроевцев
«Гуляли, веселились, но ничего не портили. Спасибо! С уважением! До встречи летом!».
…Лето! Мы с Лешкой всегда его ждем. Ничего нет лучше теплых летних вечеров, когда можно посидеть на пригорке и попеть старые песни… Кстати, недавно шел с работы, вдруг увидел в окне первого этажа патефон — на улицу лилась прекрасная песня в исполнении Утесова: «Когда проходит молодость…». Я не поверил своим ушам, меня прямо залихорадило.
Остановился, прислушался. «Вот здорово! — думаю. — Значит, еще сохранились пластинки того времени!»… А мелодия все льется из окна, и меня все больше охватывает волнение — казалось, на землю спустилось светлое облако…
Когда пластинка кончилась, я не удержался и крикнул в окно:
— Эй, друг! Поставь-ка эту вещь еще разок!
Смеется и плачет
Весной в том поселке на пригорках острая, как иголки, трава, на кустарнике желтый мох, над платформой клубится пар, вдоль железнодорожной колеи бегут ручьи, а в воздухе круглосуточный гомон птиц. Обычно Андрей приезжает в поселок в марте, когда с крыш еще сползает снег и в водостоках грохочут сосульки. Хозяйка сдает ему веранду, на которой, кроме стола, лавки и раскладушки, на случай заморозков, имеется железная печурка, но веранда с двойными застекленными рамами, тепло держит хорошо, и топить печурку Андрею не приходится.
До поселка пятнадцать минут езды на электричке от станции метро «Войковская», так что после работы Андрей добирается до своего пристанища быстрее многих сослуживцев, живущих в центре города.
— Я нервный, врачи советуют жить на природе, — объясняет Андрей приятелям свое добровольное затворничество.
Кто-кто, а приятели знают, как у него «шалят нервы», какой он раздражительный и болезненно подозрительный — на себе не раз испытывали его «закидоны», потому и посмеиваются:
— Таких, как ты, успокаивает не природа, а женитьба.
В том поселке среди однотипных домов попадаются и необычные — сплошь из балконов, террас, веранд, и ясно — владельцы этих дач стремятся уйти от стереотипов. И среди посельчан немало оригиналов, для которых покататься на велосипеде или почитать книгу в гамаке важнее всяких грядок. А около платформы на столбах рядом с объявлениями о «купле-продаже» вдруг прочитаешь нечто прекрасное: «Ну, кто смелый? Кто возьмет на себя хозяйство: большой дом, восемь соток земли, троих детей и блондинку средних лет с хорошим характером?!».
Так получилось, что в прошлом году Андрей выбрался в поселок только в середине мая и не застал раннего пробуждения природы, но все равно время было замечательное: цвела черемуха, в садах распевали соловьи, дачники уже вовсю работали на участках. Лишь соседний участок, как всегда, пустовал. Он принадлежал известному писателю и был одним из самых обширных в поселке, с высоченными, разлапистыми елями, за которыми виднелся строгий двухэтажный особняк — «холодный дом», как его называла хозяйка Андрея. Летом время от времени писатель наведывался на дачу. Он приезжал на старомодном «ЗИМе», ставил машину в гараж, отпирал входную дверь, и несколько дней из дома доносился стук пишущей машинки и хриплый кашель.