Видали мы ваши чудеса!
Шрифт:
Сама виновата. Играла с нечистью в загадки? Играла. Выиграла? Выиграла. Вот и забирай свой выигрыш.
Хорошо еще, зарок на клад положен не такой уж строгий. Мог бы хозяин клада заклясть его, скажем, на десять человеческих голов… Нет, не надо Незване никого убивать. Надо только сплясать под дубом. Да так сплясать, чтоб одна нога была обутая, а другая – босая…
Незвана нагнулась, развязала опорки левого лаптя, сняла онучу. Тронула босой ступней бурую землю – и отдернула ногу. Словно в сугроб ступила!
Ох, как не хотелось плясать! Казалось женщине, что каждая травинка, каждый лист на дубе, каждая
И почему так тихо? Птицы не перекликаются… ветер залег в кустах, подглядывает сквозь ветви…
Ждут, когда пришелица пустится наутек?
Не дождутся!
Незвана дерзко улыбнулась и шагнула в бурый круг. Громко, голосисто завела небывальщину, пошла в пляс под свою песню:
Как во нашей во деревне случилось,Что корова поросенком отелилась.Поросеночек-то на ноги всталДа на всё село по-конски заржал.Тут-то куры, что совы, заухали,Тут-то гуси, что свиньи, захрюкали.А Любавушка, Буслаева жена,Говорит: «Я нынче вроде не пьяна,А взлетел ко мне наш кочет на окно,Говорит: пойдем, Любавушка, со мной!Я-де, кочет, во боярских сапогах,У меня-де златы шпоры на пятах,Уж как я тебя, Любаву, улещу,Уж как я тебя крылом защекочу…»Как плясала Незвана! Ах, как же она плясала! Забыла про холод под ногами – сама горела костром!
Песня гнала прочь страх, рвала в клочья недобрую тишину, отзывалась эхом в лесу и птицей летела над Блестянкой!
Наконец женщина умолкла. Вернулась на траву (какой теплой показалась живая земля под ногами!). Намотала на левую ногу онучу, сунула ногу в лапоть, завязала опорки, разогнулась… и только сейчас поняла, что уже сгустились сумерки, на небо взошла полная серебристая луна.
А вроде бы недолго плясала…
Огляделась, чувствуя сердцем какой-то подвох, и взялась за лопату. Даже не начала копать – так, краешком вонзила железо в землю.
И не удивилась, когда сзади послышался свирепый лай. Казалось, сейчас в дерзкую гостью вцепится злобный пес.
Незвана стиснула рукоять лопаты, не обернулась, четко сказала:
– Цыц, Лаюн!
За ее спиной пес удивленно взвизгнул – и замолк.
Зато воздух вокруг наполнился сорочьим стрекотом-щекотом, хлопаньем крыльев – словно птичья стая закружилась вокруг чужачки. Сейчас набросятся, вцепятся когтями, забьют клювами…
– Улетай прочь, Щекотун! – твердо проговорила Незвана.
И стих щекот. Незвана не шевелилась, не поворачивалась. Но и землю копать не продолжала. Ждала.
И раздался сзади мягкий старческий голос:
– Не сладили с тобой мои подручные, так я сам потолкую…
Вот тут Незвана оглянулась. Вгляделась в густые тени, залегшие в орешнике. Поклонилась на голос:
– Здрав будь, кладовик-дедушка! Стережешь то, чего не закапывал?
– Так и ты, красавица, не свое добывать пришла. Как тебя зовут-то?
– Я,
– Осторожная… А откуда знаешь, как моих подручных кликать? Или и этого не скажешь?
– Отчего ж не сказать? От старых людей слыхала, они много знают… – Незвана чуть поколебалась, но всё же добавила: – Как была я малолетней сиротой, меня к себе ведунья в названые дочки взяла. Она мне кое-что рассказывала.
– Вот оно как… – Голос незримого кладовика посерьезнел. – Стало быть, толковая… А про клад откуда знаешь?
– У шишиги выспорила.
– Шишиги – они хитрые. Расплатилась с тобой чужим добром… А скажи-ка, смелая: что тебе твоя ведунья баяла про чистые и нечистые клады?
– Тут и ведунья не нужна, это все знают. Бывает, спрятал человек свое добро от разбоя или пожара, а забрать не сумел, погиб. Такой клад называют чистым, его легко взять. А бывает, золото грабители зарывают или другие худые люди. Это нечистые клады, на них-то зароки кладутся. И охрана при них.
– Стало быть, понимаешь, какой клад брать пришла?
– Ты меня, кладовик, не пугай. Я за разбойничьим атаманом замужем была. Ела-пила награбленное, наряжалась в награбленное…
– И люба тебе была такая жизнь?
– Атаман был люб.
– Ну так слушай, что я тебе скажу. Клад, что у тебя под ногами лежит, куда грязнее, чем ваши наворованные да награбленные денежки.
– Да ну? – искренне удивилась Незвана. – Разве бывает добыча грязнее, чем та, что разбоем взята?
– Бывает, бабонька, бывает… Ты оставь лопату, она тебе не понадобится. Я тебе клад сам из-под земли подниму. Сядь вон на корень дуба да послушай меня…
– Если беседа надолго, так можно мне костерок развести? Темно уже.
– Нельзя. – Голос кладовика стал строгим. – Сиди и слушай.
Незвана послушно опустилась на могучий корень дуба, пытаясь разглядеть в лунном свете своего собеседника. Не получалось. А голос звучал – словно рядом:
– Ниже по течению Блестянки, ближе к морю, стоял когда-то город. Он давно разрушен…
– А! – не удержалась Незвана. – Ты о Проклятом Месте? Знаю! Говорят, там в стародавние времена варварцы разрушили город. А потом какой-то князь хотел снова там строиться, да весь город великий пожар пожег…
Ей бы помалкивать да слушать. Но давила на душу враждебная ночь, тревожил лунный свет – словно круглое серебряное лицо с неба заглядывало через плечо Незваны, перемигивалось с кладовиком.
– Шибко умная! – осерчал кладовик. – Всё-то ты знаешь… Вот бери свою лопату да тыркай в землю. А я полюбуюсь…
– Прости, дедушка кладовик! – быстренько покаялась Незвана. – Ты рассказывай!
– Ну то-то же… Город назывался Яснец. Никто уже про то не помнит, кроме меня… Когда к стенам подошли варварцы, яснечане отправили гонцов к соседнему князю и затворили ворота. И дождались бы помощи: были в городе колодцы, была еда, были крепкие руки, чтоб врага со стен сбрасывать. Да только нашелся предатель. Звали его Моргун. Варварцы под стенами кричали, награду обещали. Моргун на награду позарился, ночью ворота открыл. Варварцы город врасплох взяли, разграбили да пожгли. Жителей – кого не убили, тех в рабство угнали в свою Варварию, ни живой души на развалинах не оставили.