Видали мы ваши чудеса!
Шрифт:
Может, и лучше бы Незване прибиться к ватаге скоморохов, благо с ними по пути. А что? Нацепить на себя козью маску, плясать да мемекать… Так нет же, не понравилось, как глядит на нее главарь ватаги, Горыня этот самый. Ну его к болотным бесам, Незвана и сама до цели дойдет.
Раньше-то не было у нее цели. Шла наугад, сама не зная, куда и зачем. Сперва ее гнали горе и страх (не припомнил бы кто, что в побитой разбойничьей шайке еще и баба была!). А потом… потом… просто надо же куда-то брести…
Так было до ночевки в сарае над мельничным
Тогда ночью, под шум дождя, в сарай из пруда притащилась шишига: скользкие лапы, отвислое брюхо, жабьи глаза. Проиграла, тварь чешуйчатая, Незване в загадки – и за то показала сопернице, где клад зарыт. Как наяву увидала Незвана опушку леса и дуб-богатырь. А краем глаза углядела берег реки, крутую излучину…
Вспомнилось: два года назад поднимался по Блестянке разбойничий струг… нет, забыть, всё забыть, помнить только то, что сейчас нужнее всего: крутой изгиб берега, лес на берегу, а на опушке – громадный дуб, такой могучий, прямо боярин!
Вот к нему-то и держит путь Незвана.
Не надо ей было сворачивать в лес, на старую дорогу. Да, так можно спрямить путь, а главное – отделаться от девчушки, что следом увязалась. Только не подумала Незвана, что давно здесь быть не доводилось ей. С тех пор тут уже и не дорога, а тропа полузаросшая, да и та вскоре из-под ног пропала.
Попробовала Незвана вернуться на проезжий тракт, да, видно, леший решил позабавиться, поводить ее по чаще.
Не впервой ей было по лесу ходить, да на этот раз словно чувствовала она чью-то злую волю, что сбивала ее с пути. Уже и кофту наизнанку вывернула – верное средство, чтоб леший отстал. А дорогу всё не найти.
До сумерек женщина кружила буераками да частым ельником. К темноте так умаялась, что засыпала на ходу. Казалось ей, что рядом идет старуха Чернава, ведунья, что подобрала когда-то девочку-сироту и учила тому, что сама знала. Путница брела – и не удивлялась, слыша скрипучий голос наставницы:
«Потаенные жильцы – народец вредный. Всё-то им угождать надо, всё-то ублажать. Ежели, скажем, домовой мастью рыжий, так и скотину ему подавай только рыжую. А ежели черный, то заводить надо черную скотину, не то не приживется. И блюдце с молоком на ночь ставить, не то примется домовой пакостить хозяйке, стряпню портить. Кикимора – только не болотная, а домовая – та у девок ночью пряжу путает. А хуже всех банник. Если ему не оставлять в ушате воду и обмылок, так он рассердится, хозяина варом ошпарит, а то и угару в баню напустит, тем угаром человека задушит насмерть…»
Тут Незвана разом очнулась, стряхнула с себя сонную оторопь, потому что деревья впереди поредели. И сквозь закатное зарево женщина четко увидела впереди крышу дома.
Человеческое жилье!
Усталость куда-то делась. Незвана прибавила шагу и вышла на берег лесного озера.
Эх… рано она обрадовалась. Да, стоит на берегу дом, при доме – сарай да баня. Вот только заброшено подворье, давно тут люди не живут.
А над деревьями сошлись тучи – быть дождю!
Стемнело. В лесу провыл волк.
Надо здесь ночь переждать. Да вот беда: в доме крыша провалилась, у сарая одна стена повалена.
А вот баня – та цела.
Знала Незвана, что баня – место нечистое, а уж от брошенной бани и вовсе добра не жди.
И что? Ждать на берегу, пока тут постоялый двор построят?
Взялась путница за дверь – а та мхом покрылась, в землю вросла. Пришлось потрудиться, пока хоть немного приоткрылась. Протиснулась Незвана в щель, в пахнущую плесенью темноту. Поклонилась в пояс:
– Банник-батюшка, хозяин здешний, дозволь путнице под твоей крышей переночевать!
Никто ей, понятное дело, не ответил. Закрыла Не-звана за собой дверь, в темноте осторожно по баньке прошла, на полок взобралась, легла там, притихла.
Лежит Незвана, не спится ей. Слушает, как по крыше дождь хлещет, как мокрые ветви под ветром шумят.
И вдруг… померещилось ей что-то? Нет. В шуме дождя различила она шаги под маленьким оконцем.
Да шаги разные. То вроде бы «топ-топ», а то «хлюп-хлюп». Словно двое вокруг бани бродят.
А потом шаги стихли – и голос такой страшный послышался, словно зверь рычит:
– Эй, банник-хозяин, выходи на порог, выдавай мне свою гостью!
А рычащему голосу другой отвечает, хлюпает да причмокивает:
– Выходи, банник, да гостью выдавай! Только не ему, а мне! Не дело тебе с озером ссориться!
– А с лесом тебе и вовсе не с руки тягаться! – возражает первый голос. – Отворяй дверь, выводи гостью! Моя добыча! Я ее весь день по лесу водил!
– А привел ко мне, расстарался! – хихикает второй. – Выводи гостью, банник!
Обмерла Незвана от страха. «Ой, храни меня чуры-предки!»
Но слышит – отвечает недобрым гостям третий голос. Человеческий вроде. Старческий, надтреснутый, злой:
– Не отворю я вам дверь, не выдам вам гостью. Она ко мне на ночлег чин чином попросилась. Да и давно я людей не видал. Так что ты, мешок с тиной, ползи к себе в озеро. А ты, морда в репьях, в лес проваливай. Не вы баню строили, не вы над нею крышу крыли, не вы печь складывали, не вы под порогом черную курицу зарыли. За моими стенами вашей власти нет.
– Власти нет? – взрычал грозный голос. – А ежели я сейчас твою баньку по бревнышку раскатаю?
А хлюпающий голос подхватил:
– А ежели я берег подмою да баню в озеро уроню?
Настала тишина. Незвана в комок сжалась, дышать боялась. Только в голове одна мысль назойливо крутилась: «Это не шишига да не леший, это кто-то пострашнее…»
А старческий голос сказал негромко, раздумчиво:
– Невелика банька, да хозяин в ней только я…
«Он меня не выдаст, – поняла женщина. – Но с двоими не справится… Эх, ежели так и этак пропадать, то надо рискнуть!»
И она подала голос – сильно, звонко. Так, чтоб за дверью слышно было: