Видессос осажден
Шрифт:
Маниакес не думал о битве на плоской, открытой местности как о кульминации осады. Как только ему указали на сравнение, оно показалось достаточно очевидным. Он покачал головой. Многие вещи казались очевидными - как только на них указывали. "Ваш отряд готов сделать то, что нужно сделать?" он спросил.
"Да, ваше величество", - сказал ему Ипсилантес. "Не должно быть так уж трудно отбиться". Он говорил как человек, изучающий интересную позицию в видессианской настольной игре, а не как человек, говорящий посреди хаоса настоящей войны. Маниакес не знал, восхищаться ему за эту отстраненность или ужасаться ей.
Была
Макуранцы также пытались стрелять прямо в сараи. Солдаты, стоявшие с большими, прочными щитами на открытом конце, затрудняли это. Вскоре некоторые вражеские пехотинцы попытались действовать более прямолинейно, бросившись на инженеров, чтобы уничтожить их.
Но когда они это сделали, их товарищам по необходимости пришлось прекратить стрельбу по сараю. Это позволило видессианской кавалерии прорваться вперед через уже расчищенные бреши, чтобы сразиться с пехотой. Это была неравная битва. Пехотинцы были достаточно храбры и щадили силы, но против всадников в доспехах они пали в ужасном количестве.
"Видите ли, ваше величество", - сказал Ипсилантес.
"Да, знаю", - ответил Маниакес. "Вы поставили вражеского командира перед выбором, который, к моему счастью, мне не приходится делать. Либо он может послать своих людей попытаться удержать баррикаду от падения - и приказать их перебить; либо он может задержать своих людей и позволить расчистить баррикаду - и приказать перебить их."
"Если ты ввязываешься в драку, подобную этой, это твой шанс", - согласился Ипсилантес. "Лучший ответ - не ввязываться в подобную драку".
"Все было бы иначе, если бы Абивард..." Маниакес заставил себя остановиться. Он не видел никаких признаков ни макуранского маршала, ни тяжелой кавалерии, которую Абивард вел в прошлый сезон кампании. Он не знал, где они были, но их не было здесь. Если бы Абивард не появился, чтобы поддержать пехотинцев, он не мог быть где-нибудь поблизости. Эта мысль попыталась вызвать эхо в голове Маниакеса, но крики с фронта заглушили ее.
Бреши в баррикаде из колючего кустарника стали достаточно широкими, чтобы видессианские всадники могли прорваться через них и атаковать макуранскую армию мечами и дротиками, а также стрелами. Однако даже сейчас вражеские пехотинцы продолжали проявлять мужество. Те, кто находился в самых дальних рядах, бросились вперед на помощь своим окруженным товарищам. Они использовали свои дубинки и короткие мечи как против лошадей видессиан, так и против самих имперцев. Чем больше беспорядка они смогут создать, тем лучше для них.
"Достаточно ли у нас людей?" Маниакес задал этот вопрос скорее Фосу или самому себе, чем Ипсиланту, хотя главный инженер сидел на лошади рядом с ним.
Ипсилантес не колебался с ответом, независимо
Он оказался хорошим пророком; мало-помалу видессиане отбросили своих врагов от того, что было линией баррикады из тернового куста. К тому времени солнце опускалось к горам Дилбат. Бой продолжался большую часть дня. Маниакес отправил гонцов к солдатам, сражающимся на фронте: "Давите на них всем, что у вас есть, и они сломаются".
Он не мог придраться к тому, как его люди подчинились приказу. Они теснили макуранцев, и теснили их изо всех сил. Наконец, после ожесточенных боев - более ожесточенных, чем в центре, - Гориос преодолел препятствия на своем пути и нанес фланговую атаку, которой Маниакес ждал весь день.
Но враг не сломлен. Он надеялся на резню, когда макуранцы будут разбегаться во все стороны, а его собственные люди будут радостно охотиться на них, как на куропаток. Возможно, это было неспортивно. Ему было все равно. Битва - это не спорт; если ты ввязался в нее по какой-либо другой причине, кроме как сокрушить врага, ты был дураком.
Пехотинцы угрюмо отступили на восток, уступив поле боя видессианцам. Но они отступали в хорошем порядке, держа свой строй, насколько могли, и не рассеялись, позволив армии Маниакеса уничтожать их по частям за раз. Совершив больше отступлений с боями, чем ему хотелось бы запомнить, Автократор знал, как трудно их было отбить.
Он преследовал не так энергично, как мог бы. Во-первых, с неба просачивался дневной свет. Во-вторых, он думал, что разбил пехотинцев из Страны Тысячи городов так сильно, что они не попытаются возобновить борьбу в ближайшее время. Это было то, чего он надеялся достичь. Когда эта армия пехотинцев исчезла со сцены, он мог вернуться к делу, которое они прервали: пересечь Тиб и наступать на Машиз.
"Мы разобьем лагерь", - сказал он. "Мы позаботимся о наших раненых и людях, мы вернемся к тому, чем занимались до того, как нам пришлось развернуться и сражаться: перенести войну в Шарбараз, чтобы он знал, какой плохой идеей было ее начинать".
Ипсилант одобрительно кивнул. То же самое сделал и Регориос, когда пришел в лагерь со своими солдатами, когда сумерки уступали место ночи. "Они хороши, это так", - сказал он Маниакесу. "Немного больше дисциплины, немного больше гибкости в том, как они переходят с одной линии на другую, и они будут совсем хороши. Если мы сможем захватить Машиз, прекрасно. Это должно положить конец войне, поэтому нам не нужно продолжать учить их, как быть солдатами ".
Маниакес сказал: "Да". Он знал, что его слова прозвучали так, как будто он слушал своего кузена вполуха. К сожалению, это оказалось правдой. Шум на поле боя сразу после окончания битвы, как правило, был более ужасным, чем то, что вы слышали во время бушевавшего сражения. Весь триумф растаял вместе с самим сражением, оставив после себя только боль.
Люди стонали, визжали, вопили и проклинали. Лошади издавали еще более ужасные звуки. Маниакес часто думал о том, насколько несправедлива война по отношению к лошадям. Люди, получившие ранения на поле боя в тот день, имели по крайней мере некоторое представление о том, почему они сражались и как они получили ранения. Для лошадей все это было загадкой. В один момент они были в порядке, в следующий - в муках. Неудивительно, что их крики разрывали душу.