Вихрь переправ
Шрифт:
5. Новые открытия, старый мир
Утро близилось. Ещё какой-то час и тёмно-серое небо наполнится бурыми в розоватой жеманности волнами надвигавшегося рассвета. За плотной завесой штор Матфей не смог бы различить тонкости перехода из ночи в утро, но даже, если бы за окном был полдень, а солнце вовсю шпарило, его бы это не отвлекло от бешеного вихря мыслей, в котором он тонул с каждой секундой всё глубже и дальше.
Каша, замешанная на ярчайших отрывках вечера, и сильно приправленная выдержками из воронова манускрипта, до которого у Матфея таки добрались руки, вышла настолько крутой и тяжёлой, что со сном пришлось распроститься.
Вот Матфей несколько сконфужено и с заминкой сообщил друзьям, что не прошёл собеседование в «Хорс», а те тут же наперебой кинулись его ободрять: мол, ты найдёшь лучше, а они, то бишь компания, профукали такого специалиста и всё у тебя будет хорошо. И его внезапная неловкость перед товарищами, и смущение – по-девчоночьи, до красноты – сами собой тут же развеялись, как летняя тучка на ясном небе.
Следом всплыл в памяти испугавший его днём образ мальчишки, но и он рассыпался комком пепла, когда рядышком, возле уха раздался заразительный, звенящий хохоток Юны.
Двумя дымчатыми лентами бесшумно пролетели мысли, от которых по лицу прошёлся легчайший ветерок. Это припомнились горящие в ночи глаза уличного кота и странное, прямо-таки подозрительное отсутствие родительских питомцев в гостиной, а ведь эти зверьки никогда не упускали возможности отереться у стола.
А после они всё-таки дождались возвращения Юстина с работы. Тот в первые минуты, казался уставшим донельзя, но ощутив тепло и уют царившего застолья, мгновенно сбросил вместе с курткой все тревоги и проблемы, будто ими были наполнены карманы, и присоединился к честной компании, заняв по праву место во главе стола.
Приятные моменты вечера и не думали умолкать и заканчиваться, их оказалось немало. Когда дело дошло до десерта, свет в комнате погасили, а Вида, как самая настоящая фея, торжественно прошествовала из кухни в гостиную, где мрак расцвечивали живые огоньки гирлянд, в её белевших руках чернел торт с вновь зажжёнными свечами. На сей раз Матфей упираться не стал и тут же задул свечное пламя. И на этот раз он загадал желание.
После чая с тортом, который вызвал новую бурю восторга и обсуждений, все выбрались на улицу и принялись запускать фейерверки. Юна, в свою очередь, понатыкала там и сям в землю палочки бенгальских огней. И когда они все разгорелись, казалось, будто из земли забили разом маленькие шипящие фонтанчики серебра. Но даже, когда и этому зрелищу пришёл конец, в ход пошли простые хлопушки, которых у Виктора оказалось предостаточно в бездонных карманах куртки. Ступени крыльца и парадную дорожку устлала щедрая россыпь разноцветного конфетти, к которой незаметно в тени вечера подкинула свои янтарные листья беспризорная берёза.
После родители отправились в дом, а Матфей с друзьями продолжил веселье за пределами домашней ограды, вывалившись на тихую улочку зрелыми наливными яблоками. Хрустальную безветренную тишину глубокого вечера прорезали их молодые и переполненные жизнью голоса. Кажется, они колобродили часа два, а может и все три. Никто не следил за временем, да и нужно ли это делать в ночную пору, когда минута течёт как час, а час бежит как минута? А когда с тобой надёжные и верные друзья, термос с горячим кофе и пара бутылочек шампанского, которые Юна предусмотрительно погрузила в недра своего объёмного рюкзака, кажется, можно идти бок о бок с товарищами бесконечно. Рюкзак нёс Матфей, он был доволен, что Нил уступил ему в этой миссии. Юнина поклажа казалась ему легчайшей и вдвойне согревала спину.
Шествуя рядом с девушкой и временами случайно касаясь её руки, а иногда и не случайно, Матфей совершил очередное открытие за день. Удивительно, но с самого начала их с Юной дружбы, насколько было известно Матфею, никто из ребят не предпринимал попытки сблизиться с нею, как это обычно принято у парней. И дело не в том, что девушка была «не в их вкусе». Юнка оказалась на редкость особенной для Матфея, Виктора и Эрика. Настолько особенной, что влившись в их маленькую компанию, сразу стала неотъемлемой её частью, будто так было всегда. Но при том юноши ни на день не забывали, что в их обществе дама, оказывая по отношению к подруге джентльменское внимание и уважение. Никаких сделок, договоров и тому подобного. Особенность Юны проявилась в гармонии: вопреки привычным законам природы она не разрушила мужскую дружбу, а естественно влившись, укрепила её. Потому Матфей не смел идти на риск, страстно желавший порой нарушить эту самую гармонию, единожды признавшись в своей «особой» симпатии подруге. Нет, не из трусости! Слишком дорог был мирок их, парней, дружбы с маленькой Ласточкой, слишком много наглядных горьких примеров жизнь вносила каждый день, когда длинное и, казалось бы, бесконечное приятельство заканчивалось из-за рискованных попыток. Ставить на кон дружбу Матфей не был готов. Во всяком случае, не сейчас.
Бурлящим мыслям и не менее взбудораженным чувствам не было предела, и Матфей ощущал себя взболтанной бутылкой шампанского, счастливым и готовым излить друзьям всю свою щедрость. Но похождениям ночных гуляк наступил конец, все разбрелись по спящим домам, чтобы хоть немного урвать сна от ночи. И Матфей, взбодрённый свежестью улиц и возбуждённый близостью той, что брела по левую руку от него средь молчаливых улочек Горниц, долго ворочался в постели в тщетной попытке поймать покров сновидения. И надо же было ему вспомнить о книге, врученной ему вороном!
Вернее, книга сама напомнила о себе, когда Матфей глубже засунул руку под подушку. Как только он вытащил из тайника воронов талмуд, сон, который уже было смилостивился и протянул свои прозрачные шелка, тут же скрылся.
Демоны и Людины: Крах Племени Творца. Книга захватила его, она вобрала его целиком и не отпускала, как бы он ни пытался договориться с ней и с самим собой. Матфей не замечал, как стрелки его апельсиновых часов отмеряли час за часом, он с жадностью оголодавшего пожирал текст, страницу за страницей. Это была первая в его жизни книга, которую он поглощал, как самый редкий и самый вкусный деликатес. Но эта одержимость, с которой он листал, попеременно оглашая комнатку негромкими, но эмоциональными возгласами, не дозволила ему вчитываться в текст подробнее и тщательнее, оставляя его пониманию лишь общую и главную суть манускрипта.
И вот, когда последняя страница была одолена, а корочка обложки накрыла её сверху, Матфей забрался под одеяло и, немного поёрзав, удобно примостил лицо на подушку. Усталость тут же подкралась к нему, накинув поверх уютного тепла пелерину воздушного и желанного сна. И только он смежил веки, как раздался стук в окно. Цук-цук-цук. Цук-цук.
– Да ладно. Рано же ещё, – простонал Матфей, но уныло стянув одеяло, встал и пошлёпал к окну.
Так и есть, на фоне выцветавшей ночи в оконном проёме на карнизе обрисовалась птичья фигурка, в нетерпении повторно стучавшая в стекло.
– Ты рано, – буркнул Матфей, распахнув окно.
Ворон тут же юркнул из утренних сумерек в полумрак комнаты, освещённой глазом настенного бра. За птицей следом потянуло уличным холодком, и вмиг продрогший Матфей быстренько захлопнул оконную створку.
– Я не могу быть рано или поздно, – игнорируя холодный приём и откровенное недружелюбие, заявил ворон. – Я же твой прислужник, и учти – вольный к тому же. Кстати, доброго утра тебе, молодой человек.
– Доброе, – отозвался Матфей и язвительно добавил. – Ну как же, доброе. Добрым оно было, когда я собрался спать.