Вик
Шрифт:
— Ага, — пробормотала я, следя глазами за повреждениями на его и без того суровом лице. — Я тоже. — Я прочистила горло. — Теперь можешь спать спокойно. Он у меня.
Вик встал, подошел к моей кухонной раковине и наклонился над ней. Он зажал одну ноздрю и сильно выдохнул. Мой желудок перевернулся, когда липкие куски свернувшейся крови с легким звоном упали в раковину.
Аника облегченно усмехнулась.
— Ага. Спасибо, что дала мне знать.
Я не стала заморачиваться с любезностями. Повесила трубку, убрала от уха свой телефон и держала его свободно,
Положив руки на край, его высокая фигура возвышалась над раковиной, и он пророкотал:
— Я не мог пойти домой в таком виде.
— Домой. — Моя бровь изогнулась. — С твоими мамой и папой. С Аникой. Вот где ты живешь, верно? — Я сделала паузу. — Туда домой.
То, как его глаза сузились, заставило меня покачать головой, зная, что у меня есть ответ. Когда стало ясно, что он не в настроении откровенничать, я выдохнула, затем провела рукой по лицу, прежде чем мои глаза окинули всего его, осматривая повреждения.
— Нет. Я не думаю, что ты мог пойти туда.
— Я подумал, может быть… — Он остановился на секунду, прежде чем продолжить: — Я думал, что у тебя все еще может быть здесь есть что-то из моего дерьма.
Может.
О, я собиралась отпустить его, но что-то пошло не так, как предполагалось, и, выбросив мешок с его одеждой в свой мусорный бак, я поймала себя на том, что забрала его назад несколько часов спустя, в слезах, крайне стыдясь того, что не могла расстаться даже с чем-то таким несущественным, как пара его спортивных штанов и простая черная футболка. Но они пахли им, и иногда ночами, когда я действительно скучала по нему, я натягивала эту футболку на наволочку и вдыхала ее запах, пока не засыпала беспокойным сном.
— У меня может быть кое-что в шкафу. — В верхнем левом углу, за коробкой кремового цвета, спрятанной там, где ее никто не сможет найти. Я даже не могла скрыть своего разочарования, когда сосредоточилась на его изуродованном лице. — Это нужно обработать, и тебе нужно принять душ, так что иди наверх, и я буду там через минуту.
Вик не был безразличен. Его зоркие глаза должны были видеть охватившее меня опасение, но он оказал мне эту милость, оттолкнувшись от раковины, держась за ребра и оставив меня с моими мыслями.
Между неспособностью Вика поговорить со мной и странным поведением Аники я застряла где-то посередине, меня постоянно отталкивали оба, как будто я не могла их понять.
Неужели они забыли, что я сама прошла через некоторое дерьмо?
Между тайным, но частым издевательством моей матери надо Львом и потерей отца из-за сердечного приступа, когда мне было всего двадцать лет, одним братом, выступающим в роли босса мафии, в то время как особенности другого привлекли внимание тех, кто никогда не мог понять глубины его прекрасной души, я испытала свою долю трудностей и горя, у меня было разбито сердце.
Я не была хрупкой, но, когда они обращались со мной так, как будто я сделана из стекла, я чувствовала себя ничтожеством. Слабый. Жалкой. Бесполезной.
Я хотела, чтобы они позволили
К тому времени, как я достала аптечку из-под холодильника и подняла коробку наверх, дверь в ванную была слегка приоткрыта, и из щели валил пар, пока Вик смывал с себя неприятности, к которым оказался каким-то образом причастен.
Поставив аптечку на край кровати, я вошла в шкаф и нашла одежду, которую он оставил. Я взяла всю стопку, осторожно поднося ее к носу и вдыхая его пряный мужской аромат, прежде чем неохотно опустить ее на место возле белой прямоугольной аптечки.
И пока он смывал свою дерьмовую ночь, я ждала. В этот момент ожидание Вика было второй натурой. Странно знакомая поза.
Глупая девчонка.
Слова были едва слышны, но я слышала их так ясно, словно она кричала мне прямо в ухо.
Струи душа прекратились, и вскоре он вышел из моей ванной, одетый только в коричневое полотенце, обернутое вокруг талии, его тело было покрыто каплями воды. Я тяжело сглотнула, глядя на портрет, которым он был. Но когда мой мягкий взгляд скользнул по большой красновато-фиолетовой отметине на его ребрах, я раздраженно вздохнула:
— Ты в полном беспорядке.
Вик поморщился, пытаясь опустить рассеченную бровь.
— Я не думал, прежде чем прийти. Я не должен вываливать это дерьмо на тебя. Не после того как…
Я не дала ему шанса закончить.
— Она ушла. — Затем я опустила подбородок и поправила: — Она уходит. С каждым днем я слышу ее все меньше и меньше. Я в порядке, клянусь.
Он был рядом со мной. Отказать мне в возможности ответить тем же было бы оскорблением.
Со своего места на кровати я отползла назад и скрестила ноги, откашлявшись, и мягко предложила:
— Ты можешь переночевать сегодня здесь.
Путь до моей кровати был недолгим, но он двигался медленно, и, хотя он пытался скрыть это, чуть прихрамывал. У меня болела грудь.
Ему было больно.
Ловкими пальцами он копался в куче одежды, поднимая, а затем осматривая каждый предмет, пока не наткнулся на то, что не было одеждой. Что-то, о чем я забыла.
Он поднял его и внимательно осмотрел.
— Что это?
Мои собственные брови нахмурилась, когда я наклонилась, чтобы взглянуть на предмет, и когда я сосредоточилась на нем, мои глаза расширились, а щеки покраснели, я попыталась выхватить предмет из его рук.
— Ничего такого.
Но Вик держал его вне досягаемости, продолжая осматривать предмет.
— Подожди. — Он держал в руках маленький пластиковый шарик, и в его тоне было легкое недоверие. — Я помню его.
Я думала о том, чтобы схватить его и бежать, но было слишком поздно. Его ловкие пальцы уже разломили шарик пополам, обнажив маленькое пластиковое кольцо в форме сердца.
Его стоическое лицо гармонировало с грубым голосом.
— Венис-Бич (прим. — один из самых знаменитых пляжей в Лос-Анджелесе). Пирс. — Когда он задумчиво наклонил голову, то пробормотал: — Какой это был год? Две тысячи десятый?