Виктор Конецкий: Ненаписанная автобиография
Шрифт:
— Потому науку нашу и надо изо всех сил пропагандировать! Заинтересовывать ею молодежь. Я вот на своей деревяшке десять раз в неделю на общественных, как говорится, началах черт-те куда болтаюсь, лекции молочу. — Он взглянул на часы. — И сейчас к киношникам опаздываю…
— И они нашей наукой заинтересовались? — с интересом спросил шеф и захохотал, как когда-то в начале. — Ну, сплошное кино. А с лекциями сократи. Поезди-ка, пожалуйста, по родственникам объектов. Какие-нибудь интересненькие детальки биографий
— Давно сам думал, — сказал профессор и трахнул себя палкой по протезу.
Очевидно, ему это нравилось.
Над длинным столом в кают-компании возвышался гипсовый бюст профессора Угрюмова. Его лоб был огромным. Борода — тоже.
За столом сидели: капитан, старший механик, Гриша Айсберг, второй штурман, Ниточкин и боцман.
Перед каждым лежал опросный лист.
Сагайло расхаживал в торжественной тишине вдоль стола.
— Я собрал сюда командиров, как наиболее сознательных респондентов. Перестаньте ерзать, Ниточкин! На вопросы отвечать только «да» или «нет», — говорил старпом, — Начинаем анкетирование по форме номер тринадцать.
В кают-компанию проскользнула Татьяна Васильевна и стала у самого дальнего окна, стараясь быть возможно незаметной. Она курила «беломорину» и смотрела на дельфинов, которые резвились за бортом.
— Читайте ваш вопрос, товарищ капитан! Ну! — приказал старпом.
Старый капитан мизинцем потряс в ухе и с полным удивлением спросил:
— Ты это на кого рычишь, а?
— Согласно вашего приказа старший при анкетировании здесь я! — отрубил Сагайло. — Читайте!
Фаддей Фаддеич вздохнул и послушно прочитал:
— «Как вы считаете: нужна ли человеку в космосе ветка сирени?»
— Да или нет?! — еще грознее рыкнул Саг-Сагайло.
Фаддей Фаддеич поднял на своего подчиненного глаза и прошипел:
— Я тебя в порошок сотру! В сумасшедший дом! На всю жизнь!
— Прошу всех заслушать выдержку из инструкции, — ледяным тоном произнес Сагайло и, вытащив конверт с печатями, зачитал: — «Моряки с высоким баллом негативной экспрессивности могут быть понижены в должности или вообще списаны с судов флота».
— Гм, — сказал Фаддей Фаддеич, почесал затылок и углубился в вопрос о сирени и космосе: ни понижаться в должности, ни списываться ему еще явно не хотелось.
Осторожно вмешалась в происходящее Татьяна Васильевна:
— Товарищ Саг-Сагайло прав, конечно, но я бы хотела напомнить и о тех требованиях, которым должен отвечать наш метод, — это добровольность предоставления информации… — Она несколько принужденно засмеялась и продолжала: — Я как-то тут говорила, что наш брат интервьюер должен быть иногда вежливым, как продавец из дамского магазина, иногда пронырливым, как дипломат, иногда обворожительным, как Одри Хэпберн,
— …несвойственны моему старпому, — мрачно продолжил капитан Кукуй.
— Ясно. Простите, Фадцей Фаддеич, — сказал Сагайло, сбавляя тон. — Боцман Загоруйкин, читайте вопрос номер сорок!
Боцман довольно долго искал вопрос, потом не особенно бегло прочитал:
— «Сосет ли у вас под ложечкой перед важным делом?» — И сразу ответил: — Ясное дело, сосет, если жрать хочется.
— Надо только «да» или «нет», — галантерейным тоном напомнил ему старпом. — Четвертый помощник, читайте вопрос номер семь!
— «Любите ли вы каверзные шутки?» — прочитал Гриша Айсберг.
Все присутствующие задумались. Гриша кусал ногти и морщил лоб. Ниточкин вдруг тупо, но внимательно начал рассматривать бюст профессора Угрюмова. Он даже привстал и провел по гипсовой бороде великого ученого пальцем.
— Чего ты на него так вылупился? — спросил Гриша, чтобы оттянуть время для ответа.
— Да вот смотрю на этого великого зоолога и думаю, что бюст у него потрескался и надо бы в ремонте заказать новый и пора снять с ученого размеры для ремонтной ведомости, — сказал Петя Ниточкин.
— Верно, — машинально произнес старший помощник, и все повернулись к бюсту профессора и начали рассматривать его, чтобы опять же оттянуть время и что-то сообразить.
— Но пожалуй, размеры можно и не снимать! — решительно сказал будущий судоводитель и безразличным взглядом скользнул по Грише Айсбергу.
— Почему вы так думаете? — спросил Фаддей Фаддеич.
— А наш радист все размеры бюстов наизусть знает, — сказал Ниточкин.
Гриша вспыхнул и настороженно уставился на Петю.
— Ах да, я забыл, — сказал Фаддей Фаддеич, и его старые глаза заискрились лукавством, как у мальчишки.
— Если вы намекаете, то… Я готов все объяснить! — сказал Гриша.
— Читайте свой вопрос! — сказал ему Саг-Сагайло.
— Нет уж! Сперва пусть все знают: моя жена познакомилась в магазине «Альбатрос» с женой радиста, жены подружились, часто встречаются, и оказалось, что у них одинаковые размеры бюстов, а я не помню размеров. И чужие не помню и свои…
— Успокойтесь, Григорий Михайлович, — сказала ему Татьяна Васильевна. — Многие мужчины не знают размеров. Это не страшно. Читайте вопрос.
Гриша пошевелил скулами, взял себя в руки и прочитал:
— «Что вы испытываете, когда находитесь в застрявшем лифте или туннеле?» К черту! — заорал он. — А у радиста записаны все размеры его, а значит, и моей жены. И мне кажется, здесь нет ничего особенного! Правильно я говорю, товарищ капитан?
— А кто тебе сказал, что мы здесь видим что-нибудь особенное? — с изумлением спросил Фаддей Фаддеич. И лицо его было невинным, как у младенца.