Виктор
Шрифт:
— Со мной все будет в порядке. Если мне понадобится твоя помощь, то позвоню, — я еще шире улыбаюсь, надеясь смягчить отказ.
Он тяжело вздыхает и отводит взгляд.
— Хорошо. Ты должна звонить при любом подозрительном звуке, — говорит он сквозь сжатые зубы. Он обнимает меня, и я стараюсь не двигаться, ожидая, пока он отпустит. Проходит слишком много времени, прежде чем он это делает.
Я заправляю волосы за уши.
— Спасибо, что пришел так быстро, но я справлюсь. Увидимся позже на тренировке? — я открываю дверь и практически выталкиваю его.
Потом возвращаюсь на кухню за своим соком, обнаружив,
Был ли здесь кто-то все это время?
Моя форма упакована, и я готова идти на тренировку. Показать Клаудии, что я не полный провал и меня не нужно заменять на нашем следующем шоу. Я могу это сделать; я способна стать примой. Я танцую с семи лет, и родилась именно для этого.
Я прошла через стадии кровоточащих пальцев и болезненных поз, пока не довела до совершенства каждое движение. Но я все еще недостаточно хороша. Нужно работать усерднее. Никогда не останавливаться.
Мы проводим тридцать минут у станка, выполняя базовые упражнения, прежде чем перейти к хореографии. Сегодня я выбираю быть одна, чтобы Дэмиен не мог предложить быть моим партнером. После сегодняшнего утра это кажется неловким. Понимаю, он беспокоится, как и я, но это моя проблема.
Мои глаза скользят по другим танцорам, особенно по Шарлотте, нашей нынешней ведущей танцовщице. Она моя конкурентка. Я наблюдаю за ее движениями, зная, что мне нужно быть лучше ее. Она всегда казалась немного холодной, но я не уверена, почему. Дэмиен говорит, что я должна игнорировать ее, и она, вероятно, завидует мне.
Но чем больше я наблюдаю за ней, тем больше в это не верю. Она ни разу не ошиблась. Иногда я задаюсь вопросом, как мне превзойти ее.
Шесть часов спустя я переодеваюсь. Я избегаю принимать здесь душ, поскольку осознание того, что все могут видеть мое обнаженное тело, почему-то заставляет меня нервничать. Я на мгновение отбрасываю эти мысли, возвращаясь к прошлой ночи. Я действительно в безопасности? Конечно, если бы Виктор хотел причинить мне вред, он бы уже сделал это?
Я не знаю, чего он хочет. Это расстраивает.
Стону, услышав дождь за стеклянными дверями, прежде чем выйти на улицу. Я ничего не могу поделать с поникшими плечами. Бог ненавидит меня.
Я бегу к своей машине по улице на ноющих ногах, расталкивая людей с зонтиками, потому что по глупости не захватила свой. Осень здесь обычно теплая, с красивыми видами и почти без дождей. Но сейчас погода соответствует моему напряженному настроению.
Подойдя к машине, вставляю ключ в дверцу, чтобы залезть внутрь как можно быстрее. И из-за того, что у меня был тяжелый день, я проверяю заднее сиденье и запираю двери, как только оказываюсь внутри. Только тогда откидываюсь назад и дышу.
Качая головой, я включаю передачу и выезжаю в поток машин, проверяя зеркала чаще, чем обычно, на случай, если увижу машину, следующую за мной.
Когда подъезжаю к своему дому, я осматриваю дома соседей, чтобы увидеть, не кажется ли что-то необычным. Новые машины или просто что-то странное. Дворники и дождь затрудняют обзор.
Но, насколько
В ее доме темно, единственные звуки — это проезжающие мимо машины. Но я хочу узнать, чем она занимается. Я уже был внутри, и в доме нет никаких личных вещей, кроме пары фотографий, висящих на стене. На одной из них она изображена в детстве с женщиной, которая, как предполагаю, является ее матерью, на балетном выступлении, и они похожи. Я ставлю фото на место и продолжаю осматривать дом. Она кажется единственным ребенком, с отсутствующим отцом. Но почему она сказала, что у нее есть брат?
После того, как не нашел в ее доме ничего, что бы указывало на наличие брата, я начинаю думать о своей семье. Иметь четырех братьев — это было нелегко, растя в большой семье. Особенно после того, как мою мать убили.
Мои кулаки сжимаются при воспоминаниях, гнев закипает. Отец проделал с нами огромную работу за последние десять лет, и мы все еще близки. Он попросил нас управлять нашими собственными подразделениями бизнеса за пределами Чикаго, где он сейчас живет.
Мы все встретимся на Рождество через несколько месяцев. Такое чувство, что я не видел их целую вечность.
Несмотря ни на что, мы по-прежнему защищаем друг друга. Верность семьи Петровых не имеет себе равных. У меня руки чешутся позвонить им, и узнать, нет ли у них проблем с семьей Коскович, но я уверен, что они бы сказали.
Каждую ночь я не могу держаться подальше от Амайи. Слежу, чтобы убедиться, что она в безопасности, присматриваю за ней, пока она спит. Хочу прикоснуться к ней.
Прошлой ночью я провел пальцами по ее голой киске. Кончик моего пальца вошел в нее и хотел продвинуться дальше, но я остановил себя. Она еще не готова для меня.
Запомнив планировку дома, я сел в машину, ожидая, когда она, как всегда, ляжет спать. Теперь я наблюдаю за ней через окна. Она выходит из наполненной паром ванной в полотенце, придерживая его за край. Она оставляет жалюзи открытыми. Но должна знать, что за ней наблюдают, раз разгуливает в полотенце. Она стоит лицом к стене, где, я знаю, есть зеркало в полный рост, и сбрасывает единственную ткань, скрывающую ее подтянутое тело. Я почти стону. Совершенство.
Она мгновение смотрит на себя, прежде чем провести руками по своему телу, словно осматривая себя. Мои брови хмурятся, когда она хватается за кожу внизу живота и пощипывает ее. Она опускает руки и натягивает какую-то одежду, не отрывая взгляда от пола.
Мой телефон вибрирует, и я опускаю глаза, видя, как высвечивается имя Константина.
— Что ты нашел? — cпрашиваю вместо приветствия, зная, что причина, по которой он звонит, в том, что он кое-что выяснил про нее.
— У нее есть брат, и тебе не понравится, кто это, — осторожно говорит он.
— Выкладывай, — приказываю резким голосом.
— Ее сводный брат Дмитрий.
— Какой Дмитрий?
— Коскович.
Я молчу, сидя в своей машине, делая глубокие вдохи, чтобы успокоиться. Не может быть, черт возьми.