Виктор
Шрифт:
Он поднимает мое платье, рвет колготки, отодвигает в сторону нижнее белье, и начинает нежно массировать клитор круговыми движениями. Мои глаза закатываются.
— Ты уже мокрая для меня, — растягивает слова Виктор.
Я не могу удержаться от хныканья, когда он отпускает мою шею и перестает играть с моим клитором.
Он тянется к своему ремню, снимает его, оборачивает вокруг моих запястий и пристегивает к станку. Его пальцы грубо врываются внутрь меня, двигаясь туда и обратно, пока единственным звуком не становится мое тяжелое дыхание. Но потом он останавливается, и из моего горла вырывается
— Еще нет, куколка, — цокает он языком.
Тихий стук эхом разносится по комнате, и большая рука давит мне на поясницу, пока не наклоняюсь и не встаю на цыпочки. Я поворачиваюсь к зеркалу, чтобы посмотреть, как он направляет свой член внутрь меня.
Каждый выступ его пирсинга болезнен. Он преодолевает последние несколько дюймов, и я задыхаюсь. Моя голова откидывается назад, и его рука возвращается к моей шее, пока он трахает длинными движениями томно двигаясь внутри меня.
— Прямо сейчас мне нужно твое тело так же сильно, как дышать, — бормочет он мне в спину.
Я стону. Так приятно чувствовать себя желанной.
Он вколачивается сильнее, мои крики эхом разносятся по студии. Это то, чего я никогда не предполагала, что сделаю. Не здесь, особенно когда меня связывает незнакомец из мафии.
Он замедляется как раз в тот момент, когда собираюсь кончить.
— Пожалуйста, позволь мне кончить, — умоляю я.
— Только если ты будешь смотреть на себя.
Я колеблюсь, но потребность кончить так сильно берет верх, что наблюдаю за нами обоими, всего мгновение. Мой взгляд в основном задерживается на его лице, на жестокости в движениях, пока он наслаждается моим телом.
— Ты моя, — рычит он, и я стону.
С Виктором впервые в жизни чувствую себя свободной.
Я его собственность, одержимость, и, черт возьми, это приятно.
Его зубы снова вонзаются в мое плечо, и боль вызывает волны по всему телу. В животе все сжимается, киска пульсирует, и я кончаю.
— О Боже, — стону я.
Его толчки ускоряются, пока он сам не достигает оргазма, и с рыком кончает в меня.
Черт, без презерватива. Снова.
Я уже давно заметил, наблюдая за ней, что Амайя ненавидит свое тело. Она пропускает приемы пищи и почти не смотрится в зеркало, а когда смотрит, то пытается ухватиться за складки на теле, со взглядом, полным ненависти к себе. Она всегда плачет, если смотрит слишком долго. Сегодня я заставил ее столкнуться с этим. Она совершенство, и я хочу, чтобы она видела то же, что и я. Не верю, что у нее есть лишний вес. Я хочу ее такой, какая она есть. Поэтому отвезу ее к себе, прослежу за тем, чтобы она ела и знала себе цену. Также, я установил большое зеркало над своей кроватью, чтобы, во время секса, она увидела какое у нее красивое лицо, когда она кончает.
Я выхожу из нее, и она обмякает в моих объятиях с довольным выражением лица.
— Пойдем. Моя машина ждет, — говорю я, освобождая ее руки, связанные моим ремнем.
— Куда?
— Ты поедешь со мной.
Она пытается отстраниться, но я хватаю ее и закидываю себе на плечо. Я открываю стеклянную дверь,
Всю дорогу она молчит, скрестив руки на груди и глядя в окно.
Когда мы подъезжаем ближе к моему дому и нас окружают пальмы, а заходящее солнце бросает оранжевые и розовые отблески на небо, ее губы приоткрываются, и она наклоняется ближе к окну.
— Ты живешь в Беверли-Хиллз? Разве это не район для знаменитостей? — спрашивает она, когда мы проезжаем мимо все более крупных домов.
Я пожимаю плечами: — Мне нравятся здесь дома. Я не особо хотел целое поместье, просто роскошный дом, и иногда я работаю со знаменитостями. Это удобно.
Она поворачивается ко мне с широко раскрытыми глазами.
— Ты с ними работаешь?
Я ухмыляюсь, но ничего не говорю; их конфиденциальность — это то, что они ожидают от меня. Быстрые сделки и молчание. Может быть, она узнает об этом однажды, если я решу ее оставить.
Мы подъезжаем к склону горы, я нажимаю кнопку в своей машине, и большие железные ворота открываются. Я объезжаю большую кольцевую подъездную дорожку, проезжаю мимо патио и паркуюсь перед двойными коричневыми воротами гаража.
— Дом, милый дом, — бормочу я, выходя из машины. Я бросаюсь открывать дверь для Амайи, как джентльмен, каким меня учила быть мама. Она игнорирует мою протянутую руку и вылезает сама, затем скрещивает руки на груди.
— Итак, зачем ты меня сюда привез? — спрашивает она, я кладу руку ей на спину и направляю к освещенным ступеням, ведущим к дому.
Мы останавливаемся перед дверью из матового стекла. Я толкаю ее и жду, пока она пройдет в фойе. Ее глаза расширяются, когда она осматривает широкое пространство.
Каблуки стучат по мраморному полу, она подходит к неиспользуемому роялю. Я встаю рядом с ней.
— Я хочу показать тебе кое-что свое, — говорю ей. Я не смотрю на ее реакцию. Я не хочу, чтобы она знала, как сильно влияет на меня. Обычно люди не сближаются, иначе им причиняют боль. Но по какой-то причине я все еще хочу показать ей эту комнату, о которой мало кто знает.
Я указываю на изогнутую лестницу. Она колеблется, поэтому протягиваю ей руку, и мы поднимаемся вместе. Она испытывает благоговейный трепет, когда смотрит из окна на горы.
— Красивый вид, не правда ли? — спрашиваю я, она поворачивается ко мне.
— Это нереально. Как ты заполучил такое место?
Я усмехаюсь: — Деньги, много денег. Скоро я покажу тебе все снаружи. Там даже лучше, — кладу руку ей на поясницу и веду дальше вверх. Мы идем мимо моего кабинета.
Вскоре мы подходим к закрытой двери, и я ввожу код на клавиатуре, ожидая, когда загорится зеленый свет. На мгновение задерживаюсь, наблюдая за ее выражением, пока она осматривает мое пространство. Она резко вздыхает, едва слышно на фоне стука моего сердца. Когда веду Амайю внутрь, ее голова поворачивается по сторонам, и я пытаюсь представить, каково это — впервые увидеть мою игровую комнату. Вдоль стен висят флоггеры, на кровати — ограничители и разложены различные игрушки.