Вила Мандалина
Шрифт:
Одним чудесным вечером мы позволили себе лишнего. Тут уж речь зашла о таких предметах, что мысль трепещущим ангелом воспаряла над столом с бутылками. В несезон «Среча» закрывалась в одиннадцать, и, кроме нас и Иванки, никого уже не осталось, и она, заворожённая монологом Алексея Артамоновича, терпеливо ожидала этого часа.
Алексей Артамонович говорил, что андрогинность – это исходная точка движения цивилизации и все мы вышли из единого естества и что когда-нибудь в непостижимо далёком будущем мы непременно к нему вернёмся. В этом он усматривал замысел Творца, который человеку ещё только предстоит разгадать…
Из «Сречи» мы отправились обходным путём: по набережной мимо чёрно-белого невысокого маяка, в определённые промежутки времени выбрасывавшего во тьму зелёный сигнал. Алексей Артамонович мурлыкал популярную песенку нашей молодости:
Когда фонарики качаются ночныеИ тёмной улицей опасно вам ходить,Я из пивной иду, я никого не жду,Я никого уже не в силах полюбить…Наконец мы дошли до той излучины, откуда открывался особенно впечатляющий вид: горные отроги, различимые своими оттенками даже в темноте, рисовали в небе причудливую линию, и та часть заливчика, которая лежала перед ними, замыкалась виллой «Мария», выступающей над водой, словно нос корабля, который вот-вот устремится к далёким горизонтам. Здесь мы сделали небольшую остановку.
– Чудо! – воскликнул Алексей Артамонович и застыл на месте, будто только сейчас её увидел. – Кому принадлежит? Силовику из Омска? Сербскому министру? Депутату Европарламента?
– Наш русачок, – ответил я с усмешкой.
– Наши русачки, – сказал Алексей Артамонович, – впали в первобытное мышление. Ведь как рассуждали тогда – если мне удача, значит, меня любит Бог. А если удачи нет, то нет и Бога… Довольно остроумное доказательство бытия Божия, ничем не уступает прочим теодицеям, – добавил Алексей Артамонович.
Я, насколько позволяла чужая тайна, уверил Алексея Артамоновича, что здесь мы имеем дело с противоположным случаем и что владелец виллы «Мария», – так и подмывало назвать его злополучным, – вовсе не причисляет себя к любимым чадам Господа, скорее наоборот.
– Вот и выходит, что необходима личность, которая была бы обязана, – он подчеркнул это слово, – исправлять эти заблуждения.
Потягивало водорослями. Зелёный свет маяка неутомимо освещал чешую воды. Мне уже закрадывались догадки, что Алексей Артамонович исповедует монархизм, но, конечно, куда более высокого полёта, чем пресловутая крымская прокурорша.
– Кстати, пришла мне на память одна история. Лет десять назад ездил я в Болхов – это городок в Орловской области – к одной древней старушке-сказительнице. Железной дороги там нет, и мне пришлось взять машину до Мценска. Зимой было дело… Гляжу – стоит на обочине монах. Откуда он взялся – ума не приложу! Как из-под земли вырос. От обочины до леса – целина, расстояние порядочное, следов не видать, да и не видел я, чтобы он шёл с той стороны… Среча! – с восхищённым смирением изрёк он своё любимое слово, хотя и не в том значении, которое отстаивал в своих трудах. – Водитель предложил подбросить его, я, конечно, не возражал, – оказалось, он ехал в Мценск в аптеку. Дорогой мы разговорились и, оказалось, кое в чём сошлись. «Батюшка, – сказал я, – вот бы нам царя хорошего». И знаете, что молвил мне сей загадочный муж? «А достойны мы хорошего царя?»
Вопрос и вправду заслуживал отнюдь не праздного размышления. Мы уставились друг на друга, мучительно решая эту задачу. Вода лениво плескалась у наших ног, и камни, выступающие из неё беспорядочными грудами, глянцево блестели.
– Может, хватит уже и Бога, – нерешительно возразил я.
– В России нельзя без посредника, – без обиняков заявил Алексей Артамонович. – По-другому у нас ничего не получается. Скверно другое. Те, кто в наши дни претендует на это место, увы, одержимы такими низкими стремлениями, которые тянут нас назад.
– Пётр тоже был посредником? – усомнился я.
– Отчасти, – сказал Алексей Артамновович, – поскольку он побуждал людей идти вперёд, хотя средствами и сомнительными, с точки зрения современной морали… – и только тут мы заметили девушку, сидевшую на каменной скамье и смотревшую туда, куда и мы смотрели некоторое время назад.
– Среча, – подмигнул мне подгулявший Алексей Артамонович и без стеснения обратился к девушке.
– Милая барышня, вас тоже пленил этот вид?
– Уф, – с каким-то облегчением подала голос девушка. – А я уж думала, опять эти местные донжуаны.
– Неужто не дают проходу? – спросил Алексей Артамонович с едва слышной иронией.
– Мы пройдём везде, – заверила девушка, точно геолог или морской пехотинец. – Я вам скажу, дедушка. Наши дуры дома ждут принцев. А здешние горе-женихи ждут принцесс из России. Они уверены, что все мы миллионерши.
– Мы? – переспросил Алексей Артамонович, ничуть не обидевшись на «дедушку». – Так вы принцесса! – воскликнул он.
– Когда-то была, – невозмутимо ответила девушка. – Но теперь уже Снежная королева.
Мы пожелали соотечественнице спокойной ночи и выразили надежду, что она не доверит свои северные капиталы первому встречному.
Я простился с профессором и побрёл к себе. На дороге под фонарём в недвусмысленной позе сидели существа семейства кошачьих. Завидев меня, блудодеи приостановились. Я был уверен, что они бросятся прочь, однако они замерли, даже не двинувшись с места. Огромный рыжий кот не отпускал свою партнёршу, прижав её к земле увесистой лапой. В его глазах я прочитал настороженное и наглое раздражение. Кошечка, судя по её довольным глазам, тоже не выглядела жертвой, и я убедился, что всё происходит по взаимному согласию. Поражённый подобным бесстыдством, я испытал нечто похожее на чувство вины, ибо невольно стал свидетелем жизни, никак меня не касающейся. Быть может, и в самом деле ночь по праву принадлежала им, и я, невольно ускорив шаг, отправился дальше. Когда я удалился на приличное расстояние, погружённую в сон Врдолу снова огласили звуки звериной страсти.
Раз мы сидели в «Срече» и обсуждали кое-какие политические события, слухи о которых дошли из России, но применительно к нашему болоту слово «события» звучит не слишком основательно. Алексей Артамонович, вникнув в подробности, негодовал и кипятился.
– Вся беда в амбивалентности нашего сознания, – вещал он. – Чёрное – белое, день – ночь, правда – ложь, да – нет, ну, и так дальше. Но, конечно же, главным тут было: «свой» – «чужой». Все эти бинарные оппозиции, я думаю, когда-то, на заре общественной истории, сыграли неизбежную роль, но сейчас они изжили себя и превратились в помеху. Они мешают благотворному синтезу, который один и способен вывести человечество из тупика и обеспечить дальнейшее развитие. Из-за них мы постоянно скатываемся на ту или другую сторону гребня, не в силах на нём удержаться. А только там возможна истина. Истину надо искать, а не выдумывать. Но ищем ли мы её в самом деле? Сомневаюсь… Допустим, перед нами алфавит и в ваши намерения входит произнести только несколько букв, скажем: «в», «н» и «с». Но в глазах нашего искалеченного общественного мнения, назвав только эти буквы, вы словно бы произнесли его весь. А ведь это сущее проклятие! Таким-то образом на одном полюсе собираются безумные либералы, – кстати, я ума не приложу, почему их так называют, – на противоположном – столь же безумные патриоты, опять-таки названные так по ошибке, а люди трезвомыслящие ничего не могут поделать, поскольку лишены всякого влияния на общественные дела… Посмотрите на Врдолу: воздух горной растительности и морские испарения создают непостижимое сочетание.