Вила Мандалина
Шрифт:
Не уверен, что эта деталь столь уж важна, но в стоимость проезда была заложена и пятёрка Антоне.
Когда осень в заливе стоит ясная и недождливая, то впору придумывать ещё одно время года – хотя бы для этих мест. Деревья зажигаются и горят неугасимыми кострами, а цветущие растения и сами цветы, напротив, прут в рост. Кроны, невзрачные летом, охваченные магическим огнём, обретают такую красоту, а в ней такое достоинство, что чувствуешь себя обманутым недотёпой. Я готов признать себя никудышним письменником, как величают в этих краях писателей, но свидетельствую здесь, что слово, в могущество которого мы свято верим, не имеет способности передать эти оттенки. Могу лишь сказать, что природа
Ослик Якоб неутомимо, мерно переставлял ноги, а вот нам приходилось хуже, и я уже не раскаивался, что согласился на услуги Антоне. Справа над нами нависла дубовая роща, подёрнутая разноцветным тлением осени. Некоторое время мы размышляли, не ступить ли под её сень в надежде отыскать тропу покороче.
Когда препирания окончились, начались затруднения с Якобом. Он как будто раздумал шагать дальше, и – как бы выразиться помягче? – понукания Антоне не возымели никакого действия.
И когда мы крутились вокруг заупрямившегося ослика, тут-то мы и увидели это. В сплетении распластанных по склону веток кустарника лежал человеческий череп.
– Святая Дева! – воскликнул, отпрянув, Антоне и стал мелко креститься слева направо.
Юра встретил находку более сдержанно.
– Однако, – только и сказал он, а то, что сказал я, оскорбляет печать.
Ослик Якоб и ухом не повёл. Он своё дело сделал и предоставил с людскими проблемами разбираться самим людям. Судя по останкам, человек этот пролежал здесь не менее трёх лет.
В конце концов разобрались мы так: в наглухо застёгнутом изолированном кармане истлевшей куртки обнаружился австрийский паспорт на имя Якоба Эренталя, восхождение было отложено, и, забрав документ, мы поспешили вниз.
Ослик Якоб был пущен пастись, мы же отправились в полицию.
Скоро из парка «Ловчен» прибыли высокие плечистые скалолазы и спустили бренные останки, а другие компетентные лица передали их в австрийское посольство. К месту находки скалолазов вёл Антоне, но вот заплатили ли ему на этот раз, я так и не узнал. Судя по его недовольному лицу, то была общественная повинность.
Экспертиза установила, что смерть эта не была насильственной.
Когда большой корабль причаливает под стенами Котора, это создаёт атмосферу праздника. Толпы пассажиров устремляются на твёрдую почву, заполняют кафе, суются в сувенирные лавки и производят невообразимую толчею, но это невинное неудобство приносит доход.
Не часто и не редко, однако регулярно, во время крутого подъёма к крепости Сан Джованни, угнездившейся над Котором в отвесных скалах, некоторым пожилым экскурсантам с кораблей становилось плохо. Но это случалось на глазах других людей, и вовремя вызванная медицинская помощь порой оказывалась действенной. Трагедия – спутница жизни, и иногда её финал.
Конечно, круизный корабль обязан придерживаться расписания. Так поступил и тот, с которого сошёл Якоб, то есть судно отправилось дальше, а поисками пропавшего занялись местные власти. Делали они это добросовестно, искали над Котором, заглядывали в злачные места, однако ни в одну голову не пришла мысль, что пожилому человеку для чего-то потребовалось в одиночку карабкаться по дикому склону туда, куда залетают только птицы.
В Граце, откуда был родом найденный нами человек, жила моя однокурсница, и благодаря ей я получил некоторые подробности. История эта наделала там немало шума.
Выяснилось следующее: в 1881 году австрийские власти повторили свою неудачную попытку лишить население залива и прилегающей к нему области Кривошия права владения оружием. Горцы Кривошии восстали. Во время
Однокурсница прислала мне сканированную фотографию, найденную в архиве Якоба и помещённую в одной из местных газет: у стены той самой крепости, которая для нас так и осталась недосягаемой мечтой, стояла группа офицеров. Предок Якоба был отмечен кружком вокруг головы в кепи, но это было уже делом рук современных журналистов.
О самом Якобе стало известно, что он всю жизнь проработал банковским клерком. Якобом назвали его в память деда, исполнившего долг по защите интересов государства. Ровно ничего выдающегося журналисты в жизни Якоба-внука не отыскали: жил тихо, вышел на пенсию и однажды приобрёл путёвку, задумав осмотреть все те земли, которыми когда-то в пределах Австрийской империи распоряжались его предки. Решение подняться к крепости, несмотря на имевшуюся фотографию, очевидно, было спонтанным, в противном случае он сделал бы это иначе, и уж не во время суточной стоянки круизного лайнера. Да и что такое горы для истинного австрийца? Во всяком случае, не препятствие.
Получалось, что внук встретил смерть в том же самом месте, где она застала его деда.
Ослик Якоб здравствует и по-прежнему ревёт по утрам. Но я признаю его право и просто кладу подушку на ухо. Думаю, будь я осликом, я орал бы ещё ужасней. Куда хуже звуки расплодившихся строек, хотя некая Наташа, которой, как оказалось, Антоне продал клочок своей горы и на котором она уже возвела себе особнячок, постоянно с ним ругается, полагая, что Антоне умышленно подгоняет Якоба к её окнам. Антоне же, по-прежнему нахваливая мои ботинки, когда видит меня в них, горько жалуется на Наташу, искренне не понимая, чем вызвано её недовольство. Себя он как и прежде обзывает «цыганом», а это напрочь исключает межполовые мотивы Наташиного поведения. К тому же, признался мне он, неблагодарность её ранит ему душу, ведь при продаже участка он скинул от первоначальной цены десять тысяч евро.
– Сколько? – переспросил я тоном ослика Якоба. Муж Наташи трудился на сколковской ниве.
Антоне Сбутега удручённо покачал головой, в глазах его плеснулась грусть, как волна залива, подтверждая сказанное самым печальным образом.
– Такой уж у меня характер, – признался он. – Доброта не одного сгубила.
Да, и вот о чём ещё стоит упомянуть. Местная пресса не уделила должного внимания всей этой истории, зато представила очередной праздник камелии во Врдоле культурным событием по меньшей мере общебалканского значения. Ослик Якоб, по счастью, в это время был занят тем, что тягал англичанам половую плитку, и кто-то даже с облегчением отметил, что на этот раз дерзкое животное не посмело сорвать мероприятие, устроенное хорошими людьми на всеобщее благо. К слову, и в Герцог-Нови справляют похожий праздник, только не камелии, а мимозы, когда она зацветает в феврале. Праздничный размах там совсем иной и с чувством юмора получше – ведь это город интеллигентов, где любил проводить время не кто иной, как сам Иво Андрич.
Но, конечно же, Антоне с Юрой я передал всё, что только узнал от однокурсницы.
– Да, – спохватился Антоне. – Твоё вопрошанье было, что значит Бела Вила. Бела Вила – это дева судьбы. Когда рождается ребёнок, являются вилы, нарекают ему имя и назначают судьбу. Мне же мать это рассказывала и говорила даже, что видела их у своей постели. Ты тогда спросил, а я даже сказать ничего не смог. Забыл, да и всё тут. Как ветром выдуло… Всё работа, работа, – и он показал мне свои руки, ободранные колючими ветвями, камнями и ветрами. Указательным пальцем он залез в дырку на своей нечистой майке и с иронией произнёс: – Что говорить? Цыган!