Вильгельм I и нормандское завоевание Англии
Шрифт:
Вильгельм вернулся в Англию перед Рождеством 1075 г., чтобы вынести приговор восставшим эрлам и их сторонникам, а уже весной снова возвратился на континент, намереваясь покарать Ральфа де Гаэля, бежавшего в Бретань. С согласия графа Хоэля V Вильгельм напал на город Доль, где обосновался Ральф, однако здесь его ждала одна из самых крупных неудач в жизни. Когда король Филипп выступил к Долю на помощь графу, получив, вероятно, подкрепление от анжуйских и аквитанских войск, Вильгельму пришлось отступать так стремительно, что он оставил все боевое снаряжение своей армии, потерпев тем самым убыток, как было подсчитано, в 15 тыс. фунтов. Это серьезное поражение должным образом отметили английские хронисты. Эрл Ральф остался полновластным сеньором Гаэля. В 1077 г. Вильгельм все же заключил краткосрочное перемирие с Филиппом, а также, видимо, и с Фульком Анжуйским.
В 1077 г. Вильгельму было под пятьдесят, а его дети уже становились взрослыми. Он сам был еще полон энергии, проводя все свое время на охоте или в походах. Из современников единственное описание его внешности дает один анонимный
Поколение спустя Уильям Мальмсберийский, снова вторя Эйнхарду, добавляет к этому портрету еще несколько деталей. Его сведения относительно роста короля совпадают с Канским анонимом, но он более откровенно говорит о его тучности. Брюхо у Вильгельма так выпирало, что не только не позволяло ему сохранять величественный вид — не важно, стоял ли король или сидел, — но и способствовало его гибели, так как, по свидетельствам некоторых людей, во время разграбления Манта его конь споткнулся и он сильно повредил живот о луку седла. Хронист также рассказывает, что еще до событий в Манте король Филипп шутил, что Вильгельм напоминает беременную женщину, которая вот-вот разродится. Уильям Мальмсберийский соглашается, что король был здоровым и сильным человеком с мощными плечами и руками, а также пишет, что у него был лук — возможно, арбалет, — который, кроме него, больше никто не мог натянуть, а он мог это сделать даже ногами, скача галопом на лошади. Летописец добавляет, что у короля было злое лицо и большая плешь спереди. Кроме того, он приводит бытовавшие в то время мнения, а также рассказы о сексуальной жизни Вильгельма, и приходит к выводу, что король действительно был высоконравственным человеком.
Если Вильгельм и Матильда поженились в 1052 г., то к 1077 г. некоторым из их детей было уже за двадцать, причем Роберту, вероятно, было 24 года, так как в 1063 г., когда умерла его невеста Маргарита Мэнская, он почти достиг возраста, в котором по церковному праву можно заключать брак. Второго сына, Ричарда, вероятно, уже не было в живых — он погиб в результате несчастного случая на охоте в Новом Лесу возле Винчестера, не достигнув возраста посвящения в рыцари (Генрих, кстати, прошел этот обряд в 18 лет). Вильгельм Рыжий, должно быть, был ненамного младше Роберта и Ричарда. Самому младшему сыну, Генриху, шел девятый год. Должно быть, некоторые из дочерей также достигли брачного возраста или же были близки к этому. Однако очередность рождения сыновей и дочерей нигде не задокументирована.
Гильом де Пуатье сообщает нам, что Вильгельм заботился о том, чтобы его дети воспитывались в религиозном духе. Мы ничего не знаем о воспитании Роберта, и это неудивительно, так как здесь вряд ли было чем гордиться. Несомненно, Роберт был таким же верующим человеком, как и многие другие, и своими подвигами в Первом крестовом походе стяжал себе определенную славу. Однако его слабое правление, от которого страдала нормандская церковь, его глупость и распутство настроили против него церковных писателей. Ордерик Виталий описывает его как человека маленького роста, с пухлым лицом и тучным телом, из-за чего его обычно называли Коротконогим. Считается, что это прозвище ему дал отец. Тем не менее он был храбрым и искусным воином и прекрасным лучником. В характере его присутствовали щедрость и общительность, говорил он ясно и бегло. В то же время он мог быть расточительным, хитрым и лживым.
Вильгельм Рыжий, несмотря на то что какое-то время он прожил в доме архиепископа Ланфранка, посвятившего его в рыцари, был таким же бескультурным, как и его брат, да еще и агрессивным противником церкви и даже безбожником. Несмотря на характерное добродушие, любовь к родителям, достойное поведение во время войны и репутацию честного и прямого человека, он насмехался над всеми святынями и за свое богохульство, а также гомосексуальные наклонности снискал очень дурную славу в церковных кругах. По-видимому, порочность Вильгельма Рыжего, которую он выставлял напоказ, настолько бросалась в глаза, что очень беспокоила обычных людей. Своими безрассудными и иногда бессмысленными растратами он поражал даже тех, кто вырос вместе с ним при отцовском дворе, известном неоправданной, а то и бессмысленной расточительностью. Однако как воин и правитель Вильгельм мало в чем уступал своему отцу. Он обладал той же твердостью характера и тем же честолюбием и был похож на отца внешне — дородный, вспыльчивый человек с красным лицом и выпученными голубыми глазами, разговаривавший страстно и при этом запинаясь. Несмотря на свое недостойное поведение и некоторое шутовство, он был отнюдь не глуп, и люди вскоре поняли, что этого юношу, напористого как бык, не стоит недооценивать.
Генрих, который был намного младше своих братьев, явно был воспитан лучше них. Вполне вероятно, поскольку шансы получить в наследство какие-либо земли у него были малы, родители могли подумывать о том, чтобы направить его по церквной стезе. Однако, по-видимому, нельзя сказать, что Генрих серьезно занимался учебой или что он стал образованным человеком. Тем не менее ему, безусловно, был свойствен более живой интерес к интеллектуальной деятельности, чем его братьям, и он мог вращаться в образованных кругах. Он всегда был осведомлен в вероучении и заботах служителей церкви и откликался на них доступными ему административными средствами. Во время его правления церковь процветала, как и при его отце. Однако в личной жизни он был таким же аморальным, как и его братья: неприветливым, распутным, жестоким, скупым, расчетливым — в какой-то мере самым неприятным из них человеком.
Вряд ли можно утверждать, что Вильгельму удалось дать сыновьям хорошее религиозное воспитание, однако с дочерьми ему повезло больше. По-видимому, девочки были и набожны, и расположены к учению. У одной из них — вероятно, Сесилии, ставшей монахиней, — наставником был Арнульф, в 1100 г. ставший патриархом Иерусалима, представляя там римско-католическую церковь. Другая дочь, Адела, взяла под свое особое покровительство писателей — отчасти, несомненно, потому, что вышла замуж за человека, семье которого не была чужда образованность. Бодри де Бургей посвятил ей одно из своих самых больших стихотворений (№ 196). Однако 1365 строк в дидактическом стиле не были бы особо привлекательны для современного читателя, если бы Бодри, описывая опочивальню графини, не сообщил о ковре, напоминающем тот самый, что был соткан для ее дяди — епископа Одо. Менее примечательно короткое стихотворение, посвященное Сесилии (№ 198). Если девочки были младше Роберта и Вильгельма Рыжего, то герцог — видимо, по мере того, как он добивался все больших успехов, — стал внимательнее относиться к воспитанию детей. Дочерей, очевидно, готовили к браку с людьми из знатных семей. Наряду с искренностью и целомудрием Аделы и Сесилии Бодри де Бургей воспевает их красоту. Однако, учитывая то, что их братья едва ли отличались приятной внешностью, мы можем заподозрить поэта в лести.
Хотя в семьях феодалов брачным союзам обычно уделяли особое внимание, мы мало знаем о планах Вильгельма относительно своих детей. В действительности лишь двое из них вступили в брак до его смерти. Старшая дочь, Агата (возможно, в других документах именно она фигурирует под именем Аделиза), сначала была обручена с Гербертом Мэнским, затем, вероятно, с Гарольдом, эрлом Уэссекским, и, наконец, с Альфонсом VI Кастильским и Леонским, однако незадолго до начала 1074 г. она умерла на пути в Испанию. По словам Ордерика Виталия, она по Божьей милости была избавлена от ненавистной ей доли, потому что единственным человеком, за которого она хотела выйти замуж, был Гарольд, с которым она познакомилась, если таковая встреча действительно имела место, в 1064 г. Вторая дочь, Сесилия, в 1075 г. постриглась в монахини и впоследствии стала настоятельницей аббатства Святой Троицы в Кане, которое основала Матильда. Первой вышла замуж Адела, одна из младших дочерей, — в 1080 г. подходящую и выгодную партию ей составил Стефан-Анри, граф Блуаский и Шартрский, а в 1135 г. их третий сын по имени Стефан стал последним из нормандских королей Англии, унаследовав своему дяде Генриху. Менее удачным стал брак между другой сестрой, Констанцей, и Аланом IV Ферганом, графом Бретонским, в 1086 г. — этот союз оказался бездетным.
Ко времени смерти Вильгельма в 1086 г. у него уже было несколько внуков — незаконнорожденных детей Роберта и, возможно, даже Генриха. Потомки брачных союзов на то время появились у Вильгельма только по женской линии — и то лишь у Аделы, графини Блуаской. Роберт женился относительно поздно — в 1099 или 1100 г., а его сын Вильгельм Клито всю свою жизнь претендовал только на владение онорами. Вильгельм Рыжий так и не женился. У Генриха, женившегося дважды — в 1100 и в 1121 г., — среди множества бастардов было только двое законнорожденных детей, из которых его пережила только дочь. Следует объяснить, почему Вильгельм проявлял столь явно недостаточный интерес к вопросу о браке своих детей и почему он не смог надлежащим образом выдать замуж своих дочерей. Нет сомнений в том, что Вильгельм был отцом-собственником и не хотел, чтобы дети от него отдалились. Он дважды добился, чтобы Роберта официально признали его наследником — в 1066 г. перед вторжением в Англию и впоследствии в Бонвиле, когда он тяжело заболел. Помимо этого, Роберт, вероятно, номинально носил титул графа Мэнского. Однако Вильгельм не предоставлял своим сыновьям апанажей. Он полагал, что именно в его обществе они смогут овладеть искусством войны и государственного управления, и, несомненно, опасался, что, получив от отца графства, они не только отдалятся от него и погрязнут в делах своих фьефов, но и, вероятно, начнут плести интриги. По тем же самым причинам он, возможно, не желал, чтобы дети вступали в браки, а то и запрещал им делать это. По обычаю, мужчина мог жениться, только если он владел поместьем, позволявшим содержать жену. Ни один отец не пожелал бы выдать свою дочь за безземельного человека, и Вильгельм прекрасно знал о тех осложнениях, которые могут возникнуть, если кто-нибудь из его сыновей женится, пока он жив.