Вилка Еретика
Шрифт:
Просветитель за руку повёл меня в глубь прохода. Я ощущал себя провинившимся сыном, которого крайне требовательный родитель тащит на наказание. Свечение озерца молок гусениц пропадало за нашими спинами, и свет одного моего фонарика открывал нам предстоящую картину. Узкий проход вёл ниже, словно по ступеням мы спускались к Матке, которая и не ждёт нас в полной уверенности, что никакой человек её никогда не настигнет. И кто её осудит за это? Я б тоже не переживал. Что-то совершенно чуждое людям витает в этих покатых стенах, покрытых мерзкой жижей. От неё тянет едким запахом, зубы трещат при каждом вдохе. Тут даже Троебожия
— Нис! Надо продолжать путь! Я умоляю тебя, шагай!
Просветитель не кричал, хотя от его отвратительных просьб аж во лбу заболело. А зачем ему нужен подобный мне? Он всё равно попадёт в свой высший мир, а я окажусь на свалке как исполнивший свою часть воинского долга. Перед неотвратимостью смерти попытки сделать хоть что-то выглядят совсем жалкими. И зачем пытаться? Уже отсюда слышу Матку, она перебивает Просветителя, вообще не прилагая для этого сил. Интересно, как она выглядит? Учебники полнятся догадками, примерными описаниями и атласами её строения. Всё основывается на показаниях приборов, а их точность ограничена человеческим воображением. Никто не видел главную Матку, и неужели мне будет суждено первым её лицезреть? Или же остальные погибли, как встретились с ней…
— Нис, ты слышишь меня?
Просветителю и не нужно моё внимание. Он всё тащит вглубь, приговаривая моё имя своими повлажневшими от слёз губами. Внушает значимость, важность каждого шага. Они сбивчивые, колени подгибаются, я готов сдаться так сильно, как никогда ранее. Если Совет простит телесное поражение, то Троебожие готово тащить твою душонку до самого конца. Ежели к матке доползёт моё бездыханное мясо, это культ так же устроит. Чего они добиваются? Им доступна какая-то другая правда? Они не видят, к чему всё идёт? Мы проиграем эту войну. Лишь дело времени, когда гусеницы вспомнят, кому испокон времён принадлежала планета, и вернут своё.
— Нис! Мы почти добрались. Матка, она ждёт нас! И мы её убьём!
Я автомат потерял где-то раньше. Или забыл, впрочем, это уже не так важно. Гранат нет, остался один ПП да клинок, заряд которого опустился ниже середины. Общее состояние костюма заметно ухудшилось, и системы поддержания жизнедеятельности работают как попало. НОТ-СОУ-СМАРТ барахлит, экран дребезжит так сильно, что режет глаза. Я скинул его, тот звякнул об камни и со своим белым шумом исчез в поворотах почвенного пищевода. Я движусь в самое нежное нутро Плутона, и оно меня переварит, не подавится, не выплюнет.
— Нис, очнись!
А я не знал даже, бодрствую ли. Сомкнуты веки или же нет. Не ощущаю своё тело, пресловутая душа словно осталась где-то наверху, лишь оболочка ползёт дальше, испытывая терпение каждой ипостаси Троебожия. Зачем просветитель тащит меня за собой?
— Нис, мы на месте…
Из его голоса пропал страх, воодушевление заняло освободившееся место. Необъяснимое тепло обняло меня крепче супруги. Это прикосновение оказалось приятнее рукопожатия друга. Я связал свой разум с чем-то величественным, настолько незыблемым, что ощущение собственной ничтожности исчезло без следа, ведь я стал частью нечто бесконечно могущественного. Я открыл глаза…
Края нет той пещере, в которой расположилась Матка. Свет её брюшка так ярок, что лучи
— Нис, мы должны убить её.
Просветитель прошептал так тихо, что я еле расслышал его посреди мягкого стрёкота крыльев Матки Анухе. Насекомые словно прочитали его мысли, они тут же принялись ползти к нам. Медленно, будто хотят поздороваться, но это обман для дураков. Я машинально схватился за рукоять клинка, хотя смысла в этом абсолютно никакого. Даже одну гусеницу не прикончу, а тут их не меньше тысячи. Целое море насекомых, на которых Матка плавает как на волнах, практически парит в воздухе без помощи своих огромных крыльев. От них тянется нежный ветерок, а мне советуют убить это существо.
— Нет, не должны.
Губы сами по себе двигались, однако я всё равно не удивился своим выводам. При виде этого величественного насекомого все старые переживания теряют любой смысл. Единение со столь красивым существом совершенно выбивает порывы испортить картину. Уверен, я такой не первый, и те, кто уже добрались досюда раньше моего, просто ушли с миром. Я же ощутил желание прыгнуть вниз, к гусеницам. Они меня сожрут, да и пускай. Мой путь совершенно незазорно окончить именно здесь.
— Нис!
— Сам и убивай её.
Ноги задрожали не только от бессилия. Анухе ускорились, заползая к нам. Они впивались прочными лапками в каменные своды, облизывая своими склизкими брюшками каменную горизонталь. Верещат, на своём языке грозятся убить нас. А я чувствую себя в безопасности, я отпустил клинок, дав ему безвольно висеть на бедре. Это Просветителю стоит задуматься. Его культ пытается уничтожить настолько прекрасное творение природы. И неужели он всё ещё считает, что Троебожие в этом может быть право? Что-то тут не сходится. И либо книги лгут, либо их неправильно поняли. Как и раньше случалось, люди неверно истолкованные истории древности превратили в опасные нравоучения. Я не хочу быть частью всего этого, поэтому всего шаг, и присоединюсь к вечности великолепия…
Просветитель схватил меня за руку, не дав свалиться с обрыва. В его глазах вновь выступили слёзы, он сгорбился так сильно, что стал одного роста со мной. Ищет во мне согласие, но видит только решимость слиться с Маткой. Он уже проиграл, пусть ещё этого не понимает.
— Доставай клинок. Мы будем рубить её. Ты и я!
Хватается за крупицы устаревших планов. Смешно видеть его таким. И будто секира его уменьшилась в размерах, согнулась, как резиновая, ненастоящая, способная напугать лишь в первые секунды, а потом фальшь разглядит даже слепой.