Вино фей
Шрифт:
– Прощай, мой дорогой Фрэдди, - с улыбкой проговорила она и даже чмокнула его в щеку.
Что ж, когда ещё доведётся увидеться-то?
Крайтон смерил её изумлённым взглядом. Сегодня он совершенно не понимал её. Она словно была с ним и уже не с ним, точнее, явно витала мыслями где-то далеко.
– Прощай, малышка, - отозвался он ей вслед, наблюдая, как юбки Сесили в последний раз мелькнули в дверном проёме.
Сесили вышла в ночь. Во мраке чёрного неба сияли звёзды, которые, однако, становились почти невидимыми в свете уличных фонарей. Это была ночь её свободы, и Сесили вдохнула полной грудью. С этой компрометирующей связью покончено. Но теперь её путь раздваивался. Предпочесть ли Винсента Хейвуда или милорда Клэверинга - такой вопрос даже не стоял. Разумеется, Клэверинг. Нужно во что бы то ни стало обратить на себя его внимание. Если же не получится - Винсент никуда не денется.
Но что делать с дурочкой Джин, которая путается под ногами? Жаль, она не пьёт бренди. Но она единственная, кто может проболтаться. Разумеется, большой опасности нет. Вирджиния - дура, но при всей своей дури она не может не понимать, что Сесили прекрасно известен адрес мистера Хардинга с Харли-стрит. Тявкнуть она не осмелится. Или осмелится? В любом случае, во время похорон Крайтона надо держаться к ней поближе: упаси Бог эта дура расчувствуется и чего-нибудь вякнет не к месту.
Впрочем, одёрнула она себя, не следует спешить. Нужно спокойно понаблюдать, как лягут карты, и действовать соответственно.
Рассуждая о похоронах мистера Крайтона, Сесили оказалась близка к истине. Оставшись один и задумавшись о странном поведении шлюхи Сесили, Крайтон налил себе остатки коньяка из оставленной любовницей бутылки, потом вспомнил о мисс Тэннант-Росс, занимавшей в последнее время все его мысли. Он все равно заполучит эту наглую девицу себе в постель. Но этим дело не ограничится. Он ещё и ославит её. Будет знать, как хамить ему.
Он выпил коньяк и направился в спальню, за размышлениями о мести не сразу заметив, что у коньяка какой-то странный вкус. Он, рухнув на постель, провалился в сон, но вскоре проснулся от страшной боли в брюшине и мерзкой отрыжке с горьким привкусом. Потом его затошнило, он еле дополз в туалетную комнату. Обильная рвота сменилась страшной болью в печени и головокружением и в последнем озарении, предварявшем помутнение разума, Крайтон все понял.
– Эта мерзавка отравила меня, - прохрипел он.
Но услышать его было некому.
Глава 10. Расторгнутая помолвка
Не надо слов: все так понятно.
Нас истомил взаимный плен.
Я сердце шлю тебе обратно,
А ты верни моё взамен.
Мы знали в полной мере счастье.
Пора расторгнуть узы сна:
Мрачна, как зимнее ненастье,
Была бы вечная весна.
Томас Мур
Леди Дороти готовила дом к приёму гостей.
Снимались с петель двери, удалялись ковры, полировались полы, везде добавляли свет, составляли блюда и рассчитывали порции, заказывали цветы и нанимали оркестр. Черити же снова посвящала дни шитью, чтению одиноким конным променадам и прогулкам в клуатре храма, где через два дня после визита Клэверинга ей довелось встретиться с пастором Энджелом Стэнбриджем.
Она сразу окликнула священника.
– Мистер Стэнбридж, помните, - замялась Черити, - я спрашивала вас о людях с зеркальными глазами? Вы сказали, что это живые мертвецы. Но вы тогда сказали, что есть и другие. Какие другие?
Пастор несколько минут вспоминал, о чём был тогда разговор, потом кивнул.
– Да, вспоминаю, я тогда сильно шокировал свою супругу. Но дело в том, что зеркала же не всегда прячут пустоту, Черити. Они могут маскировать и тайники, отвлекая внимание любопытных от потаённых сокровищ. Зеркала тешат наше самолюбие, и мы редко думаем, что там, за зеркалом? Сильные и умные ставят зеркало впереди себя - тебе кажется, что ты видишь глубину зеркала и себя в ней, но самого главного, того, что за зеркалом, можешь и не заметить. Ведь самое важное и истинное, в чём каждый искренен, что составляет зерно и соль жизни, происходит тайно, на виду же лишь оболочка, скорлупа, в которую человек прячется, чтобы скрыть душу.
– Но разве это не лицемерие - прятать свою сущность?
Пастор усмехнулся.
– Чрезмерная откровенность столько же неприлична, дитя моё, как чрезмерная нагота. Никогда не позволяй видеть себя насквозь. Прячь свое сердце от бессердечных. Каждая жизнь держится на тайне, и недаром говорит писание: "В устах глупых сердце их, уста же мудрых в сердце их". Да, скрывать что-либо от людей опасно, но ещё опасней ничего от них не скрывать. И потому остерегайся переносить вести из одного дома в другой, разглашать откровенные застольные речи и семейные разговоры. И эта скрытность - мудра и целомудренна, дитя моё. Душа нуждается в покровах не меньше тела. Подлинно мы наги только пред Богом.
Черити задумалась.
– Тайник за зеркалом? Странно. Я видела людей, скрывавших свои мысли, но я читала их, как книгу, но были люди, которые, казалось, ничего не скрывали, а я не могла понять их. То, что говорится прямо, понимается порой хуже намёка.
Пастор Энджел рассмеялся.
– Ты так невинна, Черити, что можешь порой сказать страшные вещи, - священник вздохнул.
– Что же, Бог долго не давал проступить твоей красоте и это промыслительно. Дурнушки часто умнее прочих: у них в отрочестве остаётся куда больше времени для учения и размышлений, чем у их красивых сверстниц, - он покачал головой.
– Что же, крошка Черри, если можешь, будь умней других, только и об этом никому не говори
– Такой совет мог дать только тот, кто сам умней других, - рассмеялась Черити и тут же стала куда серьёзней.
– А скажите, почему мистер Клэверинг у Кассиди пригласил танцевать только меня? Он же не мог не понимать, что не на шутку может осложнить мне жизнь. Но что ему до меня? А если он хотел подразнить всех остальных, то зачем? Он не похож на фигляра.
Пастор опешил и несколько раз сморгнул.
– При чем тут фиглярство? Клэверинг же не слеп. Для мужчины нет ничего прекраснее, чем нежная девушка, обладающая мирным духом. Там, где красота, и доказывать нечего - ни графу, ни конюху.