Виноградник Ярраби
Шрифт:
— Как называются вон те огненно-красные штуки?
— Полыхающий шалфей.
Название Гилберту понравилось. Он раздумчиво кивнул головой:
— И они цветут осенью. Храброе пламя перед наступлением морозов. Куда вы идете?
— Просто к себе в комнату, за шитьем.
— Принесите вашу работу сюда.
Гилберт не любил, когда его оставляли одного. Он ведь отдыхал, чтобы доставить удовольствие жене, так что она должна ответить тем же и составить ему компанию. Он любил также, чтобы возле него находилась Адди. Люси всегда же слишком нервничала в обществе отца.
Еще одним человеком, появлявшимся чаще, чем требовалось, была миссис Джарвис. Ее движения и выражение лица были, как всегда, спокойны, но, кажется, она вдруг постарела. Слуги знали, что она тревожится за хозяина.
— Что ж тут удивительного?! — злобно бормотала Эллен.
Но ведь у Эллен давно уже имелся какой-то зуб против миссис Джарвис.
Никто из преданно ухаживающих за больным не знал о его самом последнем визите в изолированную спальню позади кухни.
Дело было среди дня, и Молли не ожидала его увидеть. Она взволнованно вскочила с кресла, куда присела было ненадолго отдохнуть.
— Что вы здесь делаете в такое время?
В глазах Гилберта появилось интригующее выражение, которое она так любила.
— Мне это представляется вполне подходящим временем. Подходящим, чтобы сказать вам спасибо.
— За что? — вскричала она.
— Не надо на меня так грозно смотреть. Неужели я не могу вежливо поблагодарить вас за все эти годы? Кажется, у меня до сих пор не хватало порядочности это сделать.
Она не могла скрыть безутешного отчаяния, застывшего в ее взоре.
— Вы больше не придете! — Это была констатация факта, а не вопрос.
Он уклонился от ответа:
— Никогда не откладывай на завтра комплимент, который можешь сделать сегодня.
Молли кинулась в объятия Гилберта и сама крепко обняла его. Она не плакала, хотя глубокое хриплое дыхание напоминало рыдания.
— Да благословит вас Бог, Молли! Не знаю, что бы я делал без вас.
— А я без вас.
Он приподнял ее лицо, на котором так отчетливо проступили теперь признаки увядания.
— Вы странное существо. Неужто вам никогда не хотелось чего-то большего?
— Только ребенка от вас. Но тогда мне пришлось бы покинуть Ярраби. Так что — нет, любовь моя. Я никогда ничего большего не хотела.
— Ваша дочь заполучила моего сына. Это все-таки кое-что!
— Я никогда ее не поощряла!
— Конечно нет, но вы были рады. Если по правде, я тоже обрадовался. В каком-то смысле это дает нам ощущение некоторого постоянства, если постоянство еще кому-то нужно. Молли, не прячьте от меня лицо. Знаете, я ведь не умираю. Чтобы я!.. Я силен, как старик-кенгуру. — Он посмотрел на нее прямо, даже с некоторой враждебностью. — Вы думаете, я умираю?
Она заставила себя, не дрогнув, выдержать его взгляд.
— Я помню только, что вы однажды спросили меня, соглашусь ли я ради вас умереть. Так вот: соглашусь. С радостью!
Лицо Гилберта напряглось. Он резко оттолкнул ее от себя:
— А ну вас! Я сам управлюсь с собственной смертью. Когда время придет. А это еще не скоро. И, Молли...
— Да, милый?
— Это правда: больше я уже сюда не приду.
Она смотрела на него с тоской. Гилберт провел рукой по глазам.
— Наверное, я был слишком оптимистичен, когда воображая, что могу сделать счастливыми сразу двух женщин. На деле все оказалось не так просто. После вас я не в состоянии был идти к Юджинии, в этом-то вся беда. А ей, как видно, было далеко не все равно, хотя она никогда об этом не говорила.
— А теперь сказала?
— Конечно нет. Юджиния! У нее слишком тонкая натура. Мне приходится догадываться, что она думает. А я долгое время не очень старался догадываться.
— Гилберт, вы хороший человек! — воскликнула Молли, повторив уже когда-то сказанную фразу.
Он слабо улыбнулся:
— Какой у вас изумительный, прямой характер, без всяких этих выкрутасов! Если бы у Юджинии был такой... впрочем, тогда я, вероятно, не находил бы ее столь очаровательной. Мне надо немного загладить мою вину, Молли. Вы способны это понять?
Она кивнула. Ей и так все было слишком понятно.
Ситуация знакомая — она где-то на обочине, без права претендовать на что бы то ни было...
Юджиния вгляделась в лицо Ноукса, и ее передернуло от выражения сострадания, которое она на нем прочла.
— Сколько он протянет? — выдавила она из себя.
— Шесть месяцев. Девять. Может быть, год. Он дьявольски упорный борец.
— Пусть он переживет еще один сбор винограда, — сказала она молящим голосом, чувствуя, как ей больно сдавило горло.
— Посмотрим. Только не надо об этом молить Бога, Юджиния. Не пытайтесь во что бы то ни стало поддерживать в Гилберте жизнь — это не будет добрым делом.
— Какое счастье, что вы не уехали в Англию, Юджиния!— сказала Мерион — Мерион, с ее желтым лицом, будто обтянутым морщинистой свиной кожей, и с ее трагическими глазами.
— Я знаю. Но чем я сейчас могу ему помочь? Гилберт не хочет сдаваться, вы знаете. Он будет притворяться здоровым до самого конца.
— Я бы сказала: будьте с ним как можно больше. Сколько бы он ни разглагольствовал и ни орал, он так же сильно влюблен в вас, как и в тот день, когда вы сюда прибыли. Я никогда не забуду этого дня. Он не мог дождаться, когда разглядит ваш корабль через головы собравшейся толпы. Он с рассвета был на берегу с подзорной трубой.
Лицо Юджинии исказила гримаса боли.
— Хотелось бы мне, чтобы ваши слова были правдой. Но это не так. Гилберт давно уже меня не любит.
— Я в это не верю! — воскликнула Мерион. — Он боготворит землю, по которой ступает ваша нога. Вы бы только видели, какими глазами он следит за каждым вашим движением!
— О да, он действительно восхищается мной, — признала Юджиния. — Я для него нечто вроде идеальной кукольной женщины. Вначале я не знала, как быть женой, которой муж был бы доволен. Я была молода и слишком уж целомудренна. А потом... что-то произошло, и Гилберт в этом смысле перестал испытывать ко мне какие-либо чувства.