Виноградник Ярраби
Шрифт:
Спустя час тьма начала рассеиваться. На горизонте полнилось слабое свечение. Желтые языки пламени, вырывающиеся из закопченных чугунков, стали бледнеть.
Гилберт заговорил громким голосом:
— Ну, хорошо, братва. Солнце всходит. Скоро мы узнаем самое худшее.
— Как, прямо сразу и узнаем? — спросила очутившаяся у него за спиной миссис Джарвис.
— Да. Мороз все равно что черная смертоносная рука. Те лозы, что нам не удалось спасти, уже погибли.
Мужчины молча сбились в кучу. Свет, лившийся с неба, усиливался, и на их почерневших лицах блестели белки глаз. Все были одинаково
Горизонт стал золотым, и как только взошло солнце, от него во все стороны полыхнуло жарким пламенем. Туман рассеялся, и люди увидели сверкающий иней и ряды почерневших виноградных лоз, поникших в изнеможении, словно шеренги оборванных и больных солдат побежденной армии.
Какое-то мгновение никто не двигался и не произносил ни слова. Потом вдруг Молли Джарвис разразилась тихими захлебывающимися рыданиями.
Гилберт раздраженно посмотрел на нее. Ему вдруг захотелось ударить ее, чтобы хоть на ком-нибудь выместить бессильный гнев.
— Это ничего не изменит, — резко сказал он.
Гилберт пошел осмотреть весь виноградник. Ему не верилось, что картина всюду одна и та же. Что-то должно же было уцелеть. Не могла же его мечта рухнуть вот так, сразу, чуть ли не в самом начале!
Он пробродил по винограднику целый час. Надо было сосчитать, сколько осталось неповрежденных лоз. Несколько акров на нижних склонах, занятых мускателем, к которому он склонен был относиться с пренебрежением, ибо его больше интересовало производство вина, чем заготовка изюма, оказались почти не тронутыми морозом. Уцелел также участок под более прочно пустившими корни лозами, привезенными из Бордо и Португалии в тот год, когда он обручился с Юджинией. Но все лозы, выросшие из отводков, которые привезла с собой Юджиния, погибли, так же как довольно обширный участок под лозами сотерна.
Собрать удастся разве что четвертую часть того, что было посажено, да и то при условии, если посадки переживут другие возможные напасти — избыток дождей, а следовательно, чрезмерную влажность, нашествие мохнатых гусениц или саранчи, засуху, наконец.
В этом году ему не удастся расплатиться с долгами. Не сможет он и заменить погибшие лозы, если только банк не предоставит заем. Он был слишком расточителен и слишком оптимистичен. Весь свой капитал он целиком вложил в Ярраби, построив слишком пышный дом, а все потому, что собирался жениться на женщине, которой необходимо было подобное обрамление, и еще потому, что именно так ему захотелось устроить свою жизнь. Его мечты опережали реальность. Три удачных года и расширяющийся рынок сбыта вин сделали его чрезмерно самоуверенным. Он промотался и показал себя глупцом.
Теперь придется смиренно пойти к этому самому Эндрю Джэксону с его кислой рожей — управляющему банком, — и признать, что его предостережения были справедливыми. «Сохраните какой-нибудь запасец на черный день», — этот тип неустанно твердил одно и то же сухим педантичным тоном. Но Гилберт ждал невесту, и ему необходимо было произвести большие траты. Да и при чем тут черный день? Его победила одна-единственная черная морозная ночь.
Поражение? Этого слова в языке Гилберта не было. Он немедленно выпишет новую партию виноградных отводков. Кроме того, объедет долину реки Хантер и посмотрит, чем можно
Он снова засадит пораженные морозом участки виноградника. Он научится быть терпеливым. За одну роковую ночь осуществление планов отодвинулось года на три. Но ничего. Ему всего лишь тридцать лет. Времени хватит. Юджинии придется немного подождать обещанных восточных сокровищ. Пройдет еще какое-то количество лет, прежде чем Ярраби сможет стать вторым Воклюзом.
Если и в будущем году урожай не удастся собрать...
Гилберт воинственно выдвинул вперед подбородок. Он никогда не покорялся судьбе. Не покорится и на этот раз.
И тем не менее, когда взошло солнце, он почувствовал, как непереносимо больно смотреть на свой разоренный виноградник. Слезы обожгли его глаза. Гилберт сжал кулаки и изо всех сил стал тереть щеки костяшками пальцев.
Сзади послышался голос Тома Слоуна:
— Это чертовски жестоко, сэр. Но скорбеть бессмысленно.
Гилберт резко повернулся к говорившему. Черное лицо впилось глазами в другое черное лицо.
— Я не скорблю. Я строю планы.
— Лозы уже не оживишь, — пессимистично заметил Слоун. — С ними покончено.
— А я и не собирался их оживлять.
— Лучше пойдите-ка домой да позавтракайте, сэр. На полный желудок мир представляется не таким мрачным.
Гилберт отошел от него, не произнеся ни слова. Он не хотел, чтобы ему выражали сочувствие, однако вдруг вспомнил о миссис Джарвис.
— Вы отослали мужчин по домам?
— Да, сэр, они все черные, как негры. Миссис Джарвис тоже. Сильная женщина. Работала как рабыня, не покладая рук.
— Да, да, она будет награждена по заслугам. Мужчинам можете выдать по порции рома. Вот так-то, Слоун. Но не думайте, что я считаю себя побежденным.
— Что вы, сэр, мне это и в голову не приходило. Вы не из таких.
— Спасибо, Том. Вы верный человек. А ведь я услал из дома вашу туземку.
— Я рад, что вы это сделали. Я потерял вкус к темнокожим дамам.
— Тогда найдите-ка себе белую женщину и женитесь.
— Я думал об этом, сэр.
Лицо у Слоуна было смышленое, жесткое, загрубелое, похожее на обезьянью мордочку. Гилберт ни за что не стал бы оплачивать его проезд из Англии в Австралию, если бы не был уверен в стойкости Тома. Он немного тяжелодум, может быть, слишком любит ром, а в выборе женщин — неразборчив до глупости. Но Гилберту нравились полные жизни мужчины и к тому же в остальном Том Слоун был человеком надежным, честным и верным.
Он был рад слышать, что крепкий маленький человечек, которому теперь уже под сорок, собирается остепениться. Он с радостью улучшит его жилище, чтобы было где разместиться с женой.
— А вы уже выбрали кого-то в жены? — спросил Гилберт несколько отсутствующим тоном, так как мысли его были сейчас заняты другим. Восходящее солнце не согрело воздух. Мороз пронимал до костей.
— Да, сэр, выбрал. Надо только, чтобы она справилась со своей нынешней проблемой.
— Проблемой?
— Родить она должна, сэр. Я не против стать отцом чужого ребенка. Во всяком случае, если его мать — Молли Джарвис.