Vip-зал
Шрифт:
Ничего не произошло.
Анина знала, что она приедет. Она должна быть дома.
Эмили нажала на ручку.
Дверь была открыта.
– Анина! – крикнула она в квартиру.
Тишина.
Она сделала шаг внутрь. Черт, черт.
На полу лежал вязаный половик, на вешалке были куртки и пальто. Кажется, однушка. Она сразу увидела маленькую кухоньку, стол на двоих. Тарелка с остатками еды лежала у мойки.
– Эй! – снова крикнула Эмили, но на этот раз потише.
Тишина напугала ее. Ей казалось, что она слышит биение собственного сердца.
Она обернулась и заглянула в темную комнату. Лампа в прихожей давала немного света.
Она сразу почувствовала, что что-то не так.
Потом она увидела.
На полу, у стены, лежало тело.
Она сделал шаг вперед.
Это была Анина. Совершенно неподвижная.
Охотничья вышка. Он не знал, как долго он сможет продержаться здесь, на ее верхушке, в двух метрах над землей. Он подумывал нацарапать какое-нибудь послание на стене. Вкратце описать, что он пережил. Что он знал о похитителях.
Нет, это просто глупости. Он же ничего не знал.
Может, нужно выцарапать здесь другие истории. О том, что с ним было в детстве. О том, что с ним сделали. Что он сделал с другими.
Это ничему не поможет.
Никто не будет по нему тосковать.
К одиночеству он привык.
Даже когда его родители были дома, он чувствовал это одиночество. Дело не в том, что они физически были в квартире. Папа все равно не отрывался от своего телефона или от компьютера. Мама лежала, накрывшись пледом, в библиотеке или сидела в кухне с бокалом вина, склонившись над какой-то газетой. Папа говорил с ним по-настоящему только когда разводил свои воспитательные проповеди. Эти его два простых принципа: этикет и дисциплина. Которые нужно вызубрить, что бы ни случилось.
Он вспомнил один случай, ему было не больше восьми лет тогда.
Он решил, что уже хватит.
– Папа, мне наплевать. Я хочу и буду жевать с открытым ртом.
Карл-Юхан только посмотрел на него и медленно покачал головой.
– Не говори так.
Остаток вечера он провел на работе. Моника, их няня, проследила, чтобы Филип и Каролина почистили зубы и легли в постель. Где была мама, Филип не знал.
– Спи, малыш, – сказала Моника, выключая лампу в его комнате. Было уже совсем поздно, и он играл в «Гэйм Бой» три часа подряд.
– Моника, как ты думаешь, а папа будет со мной разговаривать завтра? – спросил он, прежде чем она закрыла дверь. Ее голова казалась огромной, но он знал, что это из-за кудряшек.
– Конечно, – сказала она. – Он ведь не помнит плохое.
Но он помнил, и Филип это знал.
Он проснулся от того, что папа сел на край кровати и положил руку ему на рот. Дверь была закрыта.
Сначала он ничего не говорил, просто сидел там и крепко держал Филипу челюсти.
– Жевать надо с закрытым ртом, я сказал. Открой рот.
Филип видел его как в тумане. Он не знал, сколько было времени.
Но одно было понятно. Папа был ужасно злой, он молча кипел.
– Открой рот, я сказал.
Ему было больно. Он открыл рот.
– Шире.
Филип разинул рот так широко, как только мог.
Папа засунул что-то ему в рот. Как будто спичку или что-то похожее. Оно встало вертикально, так что он уже не мог закрыть рот.
– Это зубочистка. И она здесь останется на всю ночь. Если ты ее достанешь – будет только хуже. Я буду заходить и проверять.
Филип чувствовал, как челюсти напряглись. Зубочистка царапала небо.
Он встретил взгляд отца.
– Это тебя научит, что держать рот открытым не так уж хорошо.
В семь мама его разбудила. Рот кровоточил и сверху, и снизу. Челюсти болели еще две недели, и ему снились кошмары, как будто его накололи на вилку.
Отец больше никогда об этом не говорил.
А мама? Она слишком накачалась таблетками, чтобы вообще об этом помнить.
Марш-бросок не позволил ему замерзнуть, но сейчас прошло уже много времени. Его била дрожь. Ноги все еще были ледяные. Руки дрожали. Зубы стучали.
Он начал терять концентрацию, не мог собраться с мыслями.
Он ждал. Но уже едва ли знал, чего именно.
Кажется, звук машины. Дальний свет виден издалека. Нет. Ничего подобного, ему просто показалось.
Он здесь погибнет, если ничего не предпримет. Нужно слезть и попытаться оборвать немного лапника, чтобы укрыться.
Он подполз к лестнице. Спустился вниз.
Когда он снова наступил на заснеженную землю, то понял, что ноги все еще не окончательно потеряли чувствительность. Все тело заледенело.
Он побежал к ближайшему дереву и ухватился за нижнюю ветку.
Она нависла над ним, как темное крыло. Он все еще дрожал, но тянул ее изо всех сил. Он повис на ней, крутил ее, тянул как только мог.
Наконец она сдалась, эта лапища.
Он положил ее на землю и встал на нее. Потом взялся таким же образом за следующую.
Через несколько минут у него было восемь веток. Он втащил их по две на вышку. Там едва хватило места. Он стоял на иголках, но ему наплевать.
Он лежал под кучей еловых веток. Свернулся калачиком, снова растянул рукава джемпера и натянул их на пальцы ног.
Он теперь в укрытии. Но ни о каком тепле говорить не приходилось.
Холод не отступал.
Мысли разбегались. Насколько низко может опуститься температура тела, чтобы человек не потерял сознание?
Что-то было знакомое в этой вышке, или она просто походила на прочие такие же, в которых он сидел во время охоты.
Должно быть, прошло много часов.
Он услышал голос.
– И что дальше?
Луч света ударил ему в лицо. Кто-то светил на него фонариком.