Вирсавия
Шрифт:
Кто может желать этого? Кто украдкою замыслил его возвращение?
Это не Господь.
И он посмотрел на Хусия. Нет, не Господь.
Если весь мой дом погибнет, если Авессалом истребит нас всех, кто окажется тогда ближе всех к престолу?
И он сам ответил на свой вопрос:
Мемфивосфей.
Значит, это Мемфивосфей перехитрил меня, он последний из рода Саула, он сплел сети и заманил в них Авессалома; когда я сойду в царство мертвых, он взойдет на престол.
Царь говорил и непрерывно улыбался. Именно этой улыбке, что была не ко времени, всегда
Но тут Вирсавия и Ахитофел, отец отца ее, не могли более сдержаться, оба они громко рассмеялись, даже Хусий и тот смеялся резким блеющим смехом.
Вирсавия смеялась от облегчения и освобождения.
Когда они вдоволь посмеялись, она сказала:
Неужели ты так слеп, царь? Неужели ты глух и слеп, что не видишь, как дни и годы гложут и истощают всех людей в твоем доме? Как все мы повреждаемся и извращаемся?
И он поднял взор свой и посмотрел на нее.
И в эту минуту, лишь в эту самую минуту, он так глубоко всмотрелся в лицо ее, что увидел, как оно изменилось: на месте красоты были теперь черты лица.
Но он медлил с ответом. И она продолжала:
Не может более Мемфивосфей ничего замышлять. Искра души его утонула в вине и угасла. Глаза его видят, но он более не разумеет того, что видит. Он и имя свое вспоминает лишь с большим трудом. Он не способен помыслить ничего, что находится дальше, чем рука от чаши.
Именно так обстояло с Мемфивосфеем.
И она спросила:
Он каждый день есть и пьет за твоим столом. Но помнишь ли ты, когда в последний раз обменивался с ним словами и мыслями?
Нет, сказал царь. Нет, этого я не помню.
И царь перестал спрашивать, кто же мог забросить сети, что принесли Авессалома домой; взгляд его остановился на Вирсавии.
Дни, думал он. Годы.
Но Авессалом требовал встречи с царем. Посылал к нему Ионадава, посылал Шеванию. Но отец Давид не пожелал говорить с ними о сыне.
Тогда он послал гонца к Иоаву. Но Иоав не пришел, слишком он был занят, готовил войско к войнам, которые наверное уже не за горами, объезжал и укреплял пограничные крепости, надзирал за оружейниками, нет, Иоав сейчас никак не мог найти время для Авессалома, пусть подождет, пусть подождет.
Так минуло почти два года. И даже Вирсавия не смела говорить с Давидом об Авессаломе.
В конце концов Авессалом велел своим слугам выжечь участок пшеничного поля Иоава, подле его собственного, что за источником у лестницы Хевронской.
Такой совет дал ему Ионадав, который теперь перенес вялую свою дружбу с мертвого брата на того, кто, несмотря ни на что, был жив, сам Ионадав получил этот совет от Шевании, а Шевании посчастливилось получить его от Вирсавии.
Тогда Иоав наконец-то пришел к Авессалому.
Зачем слуги твои выжгли мой участок огнем? — спросил он.
Чтобы заставить тебя прийти в мой дом.
Если б не был ты царским сыном, я бы не пришел, сказал Иоав. Я бы просто велел моим слугам схватить тебя.
За зерно я уплачу тебе десятикратную цену, сказал Авессалом. Даже стократную.
Казалось,
Наверное, у тебя есть важная причина, чтобы выжечь мой участок, сказал он. Растущее семя свято. И более всего оно свято в пору созревания.
Я должен увидеть царя, сказал Авессалом. Ты единственный можешь свести нас вместе.
Я возвратил тебя из Гессура. Разве этого недостаточно?
Пока дом его закрыт передо мною, меня как бы нет. Я ничего не могу предпринять. Не могу строить замыслы или намерения. Дни мои текут без цели и смысла. Я как тень, когда она удлиняется и блекнет.
А что может сделать царь?
Он может признать, что я есть. Он может поднять меня. Даже создать меня вновь.
Создать?
Да, создать. Отец может совершить такое с сыновьями. Создать их. И истребить их.
И тогда Иоав пошел к царю Давиду. И Вирсавия сказала:
Удалять человека, меж тем как он еще находится среди живых, куда более жестоко, нежели убить его своими руками. Я не могу представить себе более тяжкой муки, чем жить и одновременно быть уничтоженным.
Да, сказал Давид. Быть может, это так.
Человек должен жить среди живых, сказала Вирсавия. И быть мертвым среди мертвых.
Заключи его в свои объятия, сказал Ахитофел. И благослови его!
Да, сказал Хусий. Благослови его!
А Давид молчал. Но потом сказал: хорошо, я повидаюсь с Авессаломом. Признаю перед ним, что он по-прежнему жив.
И тогда Вирсавия послала Шеванию привести Авессалома.
У порога он пал лицом своим на землю, семь раз ударил лбом о порог, потом, не поднимая головы, подполз к царю и ощупью, будто слепой, обхватил его ноги.
И царь наклонился, и поднял его голову, и поцеловал его в правую щеку подле уха.
Но сказать друг другу им было нечего.
_
С удивительной быстротою Авессалом вновь занял свое место среди живых. В первый же день утром он сидел на муле своем у Гионских ворот. И кричал всем, кто проезжал и проходил мимо:
Вот я стою здесь перед вами, я сын царя, и я вас не исчисляю! Вот ты идешь, и ты, и ты — и никто из вас не подвергается исчислению! Нет, в мое время ни один человек не утратит имени своего и не обратится в число!
И всех странников, что шли издалека, направляясь в царский дом, он останавливал, говорил с ними тепло и ласково и спрашивал, откуда они и по какому делу. И подробно рассказывал о той милости и правде, какие изольются на них, если его поставят царем, ведь хуже всего, говорил он, что царь Давид слишком стар и устал, нет у него более достаточной силы, чтобы заботиться о людях, Вирсавия и Господь — единственные живые существа, которым еще есть место в его усыхающем сердце. В доказательство он приводил и себя: я его сын, но он отрекся от меня, он истребил в мире имя мое, он похитил свет души моей. С трудом я спас свою жизнь.