Вирус бессмертия
Шрифт:
– А что же потом? Как я объяснюсь с бригадиром? Да меня же из бригады… Ох! А я хотела направление в институт получить…
– У меня есть знакомый доктор, – отмахнулся профессор. – Он выпишет тебе такую справку, что комар носа не подточит. Но потом, когда мы решим все вопросы. Успокойся. А ты, Ли, приготовь плотный завтрак. Сегодня нам предстоит выработать план дальнейших действий, а это отнимет немало сил.
ГЛАВА 16
29
Москва, Сокольники
– На кой черт ты отравил зенитчиков? – ревел на Дроздова Свержин, багровея от злости. – Это ведь мои люди! Прикажешь и тебе метилового спирта в глотку залить?
– Мне не надо, но так надежнее, – оправдывался Максим Георгиевич. – Мы ведь не в бирюльки играем. Стоило кому-то из них спьяну, или от обиды, или по глупости ляпнуть, что брал пеленг на стратостат, который мы списали пропавшим без вести, мы бы оба попали под трибунал.
– Оба? – чуть остыл Свержин. – Ты говори, да не заговаривайся! А Гринберга ты правильно приговорил. От старой гвардии потихоньку следует избавляться. Много знают, много помнят. Насчет Пантелеева тоже надо подумать.
– Он точно свой, – попробовал возразить Дроздов.
– Твой?! А зенитчики были мои. Так что закройся и не перечь. Какие еще следы мы могли оставить?
– Вроде никаких.
– А на камнеобрабатывающем? Директор завода, его заместитель, рабочие? Базальтовый куб им не каждый день заказывают. И в гондоле стратостата вместе с трупом Гринберга лежит базальтовый куб. Если кабину найдут, то проследить связь будет нетрудно. Ты им спецзаказ подписывал?
– Без заказа мы бы куб не добыли, Матвей Афанасьевич. Но я бумажку так подписал, что…
– Вот с этого места подробнее, будь любезен, – Свержин уселся за стол Дроздова и откинулся на спинку.
Максим Георгиевич был вынужден пристроиться на то место, где недавно сидел, щурясь от света, Стаднюк. Но Свержин не стал перегибать палку и лампу ему в лицо не направил.
– Я выписал бланк спецзаказа. – На неудобном стуле Дроздову пришлось наклониться вперед. – Но я внес туда только одну, совершенно безобидную позицию. Малахит для чернильного прибора.
– И что? – нахмурился начальник.
– А то, что базальт директору придется вписать собственной рукой.
– Херня! Он может заявить, что ты его принудил.
– Не получится. Потому что он впишет туда еще что-нибудь. Для себя. Что я, людей не знаю? В результате на него повесят и то, что он для себя украл, и базальт в придачу. Можно будет состряпать дело, соединить их с Гринбергом…
– Заткнись, – негромко проговорил Свержин, вынимая папиросу из портсигара. – Лучше скажи, что со Стаднюком.
Он прикурил от спички и помахал ладонью перед лицом, разгоняя заклубившийся дым.
– Стаднюка я запер на втором этаже, – произнес Дроздов.
– В своем склепе? – усмехнулся Свержин. – Ну ладно, не хмурься. Хорошее место. Окон нет, дверь хорошая.
– А главное, есть глазок для подсматривания.
– Вот как? Этого я не знал. Зачем же ты в собственную спальню дырочку провертел?
– Чтобы не застать там кого-нибудь неожиданно, – ухмыльнулся Максим Георгиевич.
– Хитрый ты лис. Хитрый. Ладно, пойдем поглядим.
Дроздов провел Свержина по лестнице до карниза, украшенного лепниной, и прильнул глазом к гипсовому цветку.
– Это и есть глазок? – отодвинул его начальник.
– Да.
– Всю комнату через такую дырочку не разглядишь.
– Очень даже разглядишь, – возразил Дроздов. – С той стороны глазок замаскирован напольными часами, а перед ними под углом стоит трюмо, в котором как раз отражается вся комната.
– Ну ты и жук! Кулибин, мать твою! Значит, тут тебя не возьмешь!
Свержин прильнул к глазку, отставив руку с дымящейся папиросой, и довольно долго рассматривал комнату. Дроздов молча ждал.
– Что он там делает? – Начальник наконец оторвался от созерцания.
– Чертит, – спокойно ответил Максим Георгиевич. Фразочка начальника «Тут тебя не возьмешь» вызвала у Дроздова неприятные ощущения и желание с силой опустить что-нибудь тяжелое на затылок Свержина.
– Что именно чертит? – спросил Матвей Афанасьевич.
– Понятия не имею. Просто пересекающиеся линии. Стрелки какие-то. Последние четыре часа он занят только этим.
– Очень интересно, – Свержин отодвинулся от глазка и, сделав затяжку, выпустил густой клуб дыма. – А как ты узнал, что он хочет чертить?
– Заметил, что он сидит за столом и тупо водит по нему пальцем. Тогда я принес ему бумагу, перо, тушь – все, что нужно.
– Значит, результат не нулевой. Зря я на тебя орал. Стаднюк сам, значит, ни с того ни с сего начал делать то, к чему не был склонен?
– Да. Я уверен, что процесс сейчас в самом начале, – ответил Дроздов. – По Стаднюку видно, что его мозг занят какой-то не свойственной ему работой, может быть, даже сложными инженерными исчислениями.
– Инженерными, говоришь? Может быть, он сразу чертеж нам выдаст? С допусками и размерами? – глазки Свержина сузились в прищуре.
– Может быть все, что угодно, – кивнул Максим Георгиевич. – До нас никто с подобным не сталкивался.
Призрак Парижа, свободы, вечного праздника уже забрезжил перед его внутренним взором.
– Твоя правда. Ладно, что он хоть в какое-нибудь чудовище не превратился. Будем ждать результатов, доступных нашему пониманию. Обо всех изменениях в поведении Стаднюка докладывай незамедлительно. Если хочешь, я тебе выделю пятерку своих людей, чтобы обеспечить круглосуточное наблюдение.
– Это лишнее, – покачал головой Дроздов. – Изменения проявляются медленно. Я буду сообщать.