Вирус бессмертия
Шрифт:
Красноармейцы пришли в себя и заржали, а Игнатьев пристыженно засеменил к «Студебекеру».
Когда мотор затарахтел, выпуская из выхлопной трубы сизые клубы дыма, Дроздов уселся на переднее сиденье и сильнее обычного хлопнул дверью.
– Что же вы меня, Максим Георгиевич, перед людями позорите? – насупился Игнатьев. – Разве мы на охоту едем? И впрямь ребята подумают, что я им байки рассказывал.
– Если бы Бог существовал, я бы на твоем месте молил его, чтобы они так и подумали, – прошипел Дроздов. – Потому что если они примут на веру твою трепотню,
– Так они же не враги народа! Красные бойцы!
– А это, как ты сам говоришь, не твоих соплей компетенция. Понял? Твое дело баранку крутить, а мое отличать шпионов от красных бойцов. Поехали! Карту хоть помнишь?
– Помню, помню! – произнес водитель. – Враз домчу!
– Ладно. Но еще раз замечу за болтовней, пеняй на себя. Понял? Болтун – находка для шпиона.
– Да как не понять! – Игнатьев тронул машину с места и выехал со двора.
Большую часть дороги ехали молча. Дроздов задумчиво глядел на желтеющую стену леса по краю проселка, а шофер потел, стараясь не увязнуть в оставшейся после дождей грязи. И хотя день выдался солнечным, но уже холодеющие лучи не могли подсушить набухший от воды чернозем и склизкую глину. Дорога оказалась совершенно разбитой и от постоянной тряски Максима Георгиевича начало клонить в сон. Но спать он себе не давал, так что к деревне подъехал совершенно измотанным.
Было около четырех часов дня, когда «Студебекер» пересек околицу и покатил по размытой улочке между двух серых заборов. Местами дорога была подсыпана печным шлаком, чтобы сровнять особо глубокие лужи и промоины, мешавшие проехать телегам. За одной из калиток Дроздов заметил молодую женщину, вывешивающую белье на просушку по случаю погожего дня, и велел шоферу притормозить.
– Здравствуйте! – приоткрыв дверцу, окликнул он незнакомку. – Подскажите, как мне найти Тарасенко?
– Михаила, что ли? Или батю его? – Женщина оторвалась от работы, с удивлением разглядывая непривычную для этих мест машину.
– Комсомольского секретаря.
– Ну, это тогда Михаил. Обычно до обеда он в сельсовете, а сейчас должен быть дома. Вы поезжайте прямо. Вон, видите церковку? От нее по правую руку будет улочка, и на ней третий дом как раз Тарасенок.
– Спасибо, – Дроздов захлопнул дверь. – Слышал, Игнатьев, куда ехать?
– Слышал, слышал. – Шофер тронул машину и покатил в указанном направлении.
Возле старой, полуразрушенной церкви свернули на боковую улочку и остановились у третьего дома. Дроздов выбрался на дорогу, брезгливо кривясь и стараясь не запачкать туфли в курином помете.
Забор Тарасенок был крепок и сделан из трехвершковых досок, свезенных скорее всего с местной лесопилки. Одних гвоздей на такой забор должно было уйти никак не меньше четырех фунтов, о чем Дроздов как само собой разумеющееся сделал в голове пометку. Никогда не знаешь, когда эта пометка сгодится, но, как правило, пригождались они всегда. Рано или поздно. Подмечать чужие промахи, слабости и страстишки давно вошло у Максима Георгиевича в привычку.
Почуяв
– Цыц, шельмак! – рявкнул он на собаку и подозрительно оглядел Дроздова. – А ты кто будешь?
– Я из Москвы, – представился Дроздов, доставая и разворачивая документ. – Из Наркомата внутренних дел. Зовут меня Максим Георгиевич Дроздов.
– Начальство, значит, – без всякого трепета усмехнулся старик, покосившись на бумагу. – К моему пожаловал? Дома он. Щи хлебает. Проходи во двор. Цыц, говорю! Вот я тебя сейчас! – Хозяин топнул ногой, и кобель, поджав хвост, ускользнул в конуру, выставив наружу лишь кончик носа.
Старик провел энкавэдэшника в прибранный дом, где за столом на кухне склонился над миской крепкий парень лет двадцати трех – откормленный громила, какие в Нижнем по зиме ходили к реке биться стенка на стенку. Он работал ложкой, как веслом, зачерпывая щи, громко чавкая и сопя.
– Это к тебе, – оторвал его от еды старик. – Товарисч из Москвы.
Молодой Тарасенко вздрогнул и обернулся.
– Товарищ Дроздов, – протянул руку Максим Георгиевич. – А ты, как я понимаю, Михаил?
– Да, – парень суетливо отложил ложку и не менее суетливо ответил на рукопожатие.
Было видно, что вся вычислительная мощь его мозга была направлена на решение единственной задачи – можно ли при высоком начальстве вытереть рукавом щи с губы или нет.
– Утрись! – усмехнулся старик, протягивая сыну полотенце, расшитое петухами.
Тот промокнул губы и счастливо улыбнулся.
«Как мало надо человеку для счастья, – с неприязнью подумал Максим Георгиевич. – Особенно в таких дремучих местах».
– Я бы хотел, не откладывая, осмотреть место, о котором шла речь, – вслух сказал он.
– Да! – Комсомольский вожак подскочил с табурета. – Это неподалеку, сразу за ручьем. С полчаса ходу будет.
– Я на машине, – ответил Дроздов. – Идем, Михаил, покатаемся.
Он вышел во двор, ожидая, когда молодой Тарасенко наденет сапоги. Кобель уже осмелел и высунул голову из конуры целиком. Дождавшись Михаила, Максим Георгиевич усадил комсомольца на переднее сиденье «Студебекера», а сам сел позади.
– Будешь Игнатьеву дорогу указывать, – велел он, откидываясь на спинку.
– Туда! – комсомолец махнул рукой вдоль улицы. – Проедешь мимо коровника, а за ним направо.
Игнатьев скривился и тронул машину с места. «Студебекер» медленно покатился по улочке, скрипя рессорами, а Дроздов закрыл глаза, чтобы не видеть плетней, заборов, тощих собак и роющихся в грязи кур. Машину трясло на ухабах.
Минут через десять шофер окликнул начальника:
– Максим Георгиевич! Я не знаю, провалится под нами этот мост или нет.
Пришлось открыть глаза. Мостик через ручей выглядел жалко.