Виталий Обедин Слотеры. Песнь крови.
Шрифт:
Я свернул с дороги в первое попавшееся заведение, которым оказалась кофейня с изображением не то затейливого бублика, не то хитро свернувшейся змеи на вывеске. Маленький патио при кофейне весь залило водой, даром что скамьи не плавали, но над добротно уложенной черепичной крышей понемногу чадила труба, а значит, можно надеяться на чашку горячего кофе или вина со специями.
Дверь была рассчитана на человека среднего роста, пришлось сложиться чуть не вдвое, чтобы не стукнуться лбом о притолоку. Зато внутри оказалось неожиданно просторно. В заведении царил полумрак, разгоняемый пламенем большого камина и нескольких толстых свечей. Нагретые камни источали жар. Вкусно пахло свежим хлебом, размолотыми кофейными зернами и сухими травами.
Хозяин, темнокожий метис (абориген Пнедории?) с мелкими чертами лица, тут же поспешил навстречу. Его не смутили ни мой рост, ни количество пистолетов и клинков на перевязи. Впрочем, радушие можно и понять – посетителей-то в кофейне нынче раз-два, и обчелся.
На короткую секунду я по привычке задержался на пороге, давая глазам привыкнуть к полумраку и одновременно прицениваясь к обстановке. Хм… а изнутри кофейня больше походила на портовый кабак. Массивные круглые столы на толстых чурках, тяжелые деревянные табуреты, сколоченные снизу досками попарно, чтобы удержать иных посетителей от искушения дубасить такими друг друга по головам. У дальней стены тянулась стойка, огораживающая запасы хозяина от публики и позволяющая спрятать, например, мушкет или аркебузу.
Так, для большего порядку.
Что до публики, то я посчитал – раз, два… и действительно обчелся.
У окна обосновался крепкий плечистый мужик с густыми усами и коротко, по-солдатски остриженными волосами. Он сидел, тяжело навалившись грудью на столешницу, обоими руками облапив кружку с вином. Рядом высилась початая бутылка, а к столу была прислонена короткая шпага в потертых кожаных ножнах. Такого странно встретить в кофейне – скорее уж в пропахшей вином и блевотиной забегаловке.
Рубака. Наемный головорез.
В дальнем углу, боком ко входу, сидел другой посетитель, почти полностью скрытый тенью. Этот мне сразу не понравился.
Судя по потекам воска на столешнице, он специально переставил свечу на другой край стола – чтобы она не освещала его лицо и не засвечивала глаза. Прием старого душегуба, знающего толк в мелочах, которые могут спасти жизнь…
– Прошу ближе к огню, светлый боте, – с мягким акцентом предложил хозяин. – Вам надо подсушиться. Сюда, пожалуйста. Вот так… Позвольте ваш плащ. И шляпу. О-хо-хо, сколько воды с вас натекло, целая лужа. Да, лоа воды и неба нынче снова что-то не поделили и устроили целую войну. А достается нам, простым смертным.
Я не ошибся, это действительно пнедориец.
Вернее, та-мауд, коренной житель острова, пнедорийцами-то ныне кличут уже потомков белых поселенцев, прибывших покорять его родину с разных концов света – из Сантагии, Лютеции, Йодлрума, ну и Ура не в последнюю очередь.
– В такую погоду нельзя быть снаружи. Нет, никак нельзя. Надо сидеть у огня, пить хороший кофе и курить трубку.
– Трубку оставь себе, – сказал я, устраиваясь так, чтобы темный силуэт человека в углу оставался в поле зрения. – А вот кофе неси. Да покрепче. И сахара отколи кусок побольше.
– Осмелюсь предложить светлому боте тахури. Это знаменитое блюдо моего народа – слоеный мясной пирог с пряностями. Воины едят его перед боем, чтобы набраться сил. Такому большому мужчине сил не занимать, но стоит подкреплять их время от времени.
Я втянул ноздрями вкусные ароматы, идущие от кухонных печей, и вспомнил, что действительно успел проголодаться. Утром я выпил только пару кружек вина да умял кусок хлеба с холодной курицей.
– Тащи свой тахури.
– Правильный выбор, светлый боте! – одобрительно щелкнул языком метис. – В этом большом городе полно воинов и шаманов, но немногие отваживаются попробовать стряпню народа та-маудов. Думают всякое. А какой вред может идти от благословенного змеиного мяса?!
Мне он, пожалуй, понравился: простой и цельный, лишенный предрассудков относительно титулов и сословий, услужливый, но не лебезящий. А что до змеиного мяса… случалось жрать и собственноручно ободранных крыс. Едва ли они будут хуже умело приготовленного мясного пирога.
Я кивнул и бросил на столешницу серебряный флорин.
Насчет питательных свойств тахури хозяин кофейни не обманул. Змеиный пирог представлял собой круглый плотный хлеб, тесно переложенный полосками хорошо прожаренного мяса и листьями какого-то кислого салата. Не изысканно, но сытно. Опять же такой пирог можно брать в дорогу – испортится не скоро.
Съев больше половины, я почувствовал, что приморил червячка, и уделил внимание чашке с кофе. Он оказался крепким и слегка горчил.
– Что ты там сказал про войну духов? – спросил я та-мауда, обнаружив, что тот стоит рядом, на случай если понадобится что-то еще.
– Мой народ, как и ваш, верит, что духи – это тени умерших людей, светлый боте. А лоа – это иное. Это все, из чего составлена жизнь. В воздухе живет много воздушных лоа. Обычно они мирные, но есть множество водных лоа, которые тоже хотят подняться на небо и жить там. Всякий раз, когда идет пар или поднимается туман, – это водные лоа норовят занять место на небе. Воздушные терпят их, но когда водных лоа становится слишком много, они изгоняют пришельцев. И те падают на землю вместе с каплями дождя. Каждая капля – это лоа воды, поверженный в бою за небеса.
Я слегка усмехнулся:
– Ну и жуткая же резня идет тогда сейчас в воздусях.
– Лоа бессчетны, как песчинки на дне моря, – пожал плечами та-мауд. – Их сто раз столько, сколько звезд на небе. Поражение для них ничего не значит. Круг будет продолжен. Такая война вечна, потому что из нее рождается сама жизнь.
– Твое счастье, что мы в славном Уре, пнедорийская обезьяна! – неожиданно рявкнул густоусый рубака, с грохотом отставив кружку.
Я перевел взгляд в его сторону и еще раз смерил с головы до ног. Не очень высок, но плечист, крепок и жилист, как уличный пес. Воинственно встопорщенные светлые усы, задиристый нрав и гортанный акцент – по всему похож на гейворийца. Таких сейчас модно нанимать в личные дружины, охраняющие знатных уранийских нобилей. Дети дремучих сосновых боров, что на юге Уранийского протектората, ничто так не ценят, как верность слову и добрую драку – желательно без всякого повода.
На груди рубаки и в самом деле поблескивала серебряная вышивка – стигма, означающая, что он служит одному из уранийских домов, но разглядеть ее в полумраке кофейни не удалось.
– В любом другом городе мира тебя бы сожгли за ересь!
Было забавно слышать это от недавнего язычника (большинство гейворийцев все еще поклоняется своим звериным богам), но та-мауд ничего смешного в словах задиры не нашел, поэтому прикусил язык, сжался и отступил к стойке.
Не сильно-то вояка и погрешил против истины. В иных государствах и городах, где мессианская церковь запустила свои щупальца не только в души смертных, но и в вопросы политики, а также управление государственными делами, за подобные речи и в самом деле могли наказать. Другое дело Ур – город многих культур и сотни религий. Если здесь меж собой уживаются (пусть ненавидя и понося друг друга) даже Строгая и Черная церкви, то уж как-нибудь найдется место и верованиям выходцев со Змеиного острова, где темнокожие мужчины и женщины с глазами, похожими на блестящие оливки, поклоняются сонму призрачных лоа, а мрачные, увешанные засушенными лапками и птичьими косточками шаманы умеют делать зомби из живых людей, не умерщвляя их, но отнимая волю и разум.