Витя Коробков - пионер, партизан
Шрифт:
— Ты кто? — спросил незнакомец.
— Славка… Я тут живу, рядом. А сюда мы… — он запнулся, — играть бегаем.
— С кем живешь? — поинтересовался моряк.
— С теткой. Маму фашисты убили. А отец без вести пропал, — доверительно сообщил Славка.
— Принеси попить, — попросил моряк. — Постой, постой! Немцев поблизости нету?
— Нету. Они сюда редко ходят. Вот только полицай напротив живет.
— Укрыться бы где-нибудь, — устало произнес матрос. — Найдут — повесят, дьяволы.
— Вы,
— Оттуда. Вчера бежал. День, видно, здесь пересижу, а ночь буду к своим пробираться, — он махнул рукой в сторону гор. — Ты гляди не проболтайся, не то шлепнут меня в два счета.
Славка дважды бегал в дом, таская ковшом воду. Моряк пил и пил, жадно припадая к ковшу обветренными губами. «Замаялся», — пожалел его Славка.
Он помог продрогшему моряку пробраться в теткин сарай. Тайком принес отцовское пальто. Улучив минуту, когда тетки не было дома, притащил миску горячей похлебки и кусок мамалыги.
Сомнения мучили Славку: сказать или не сказать Вите о чрезвычайном происшествии? Витька наверняка с подпольщиками встречается, только не признается. Но Славка не дурак все понимает — и откуда у него листовки и за какими продуктами он в Старый Крым ходил! Может, сведет матроса с подпольщиками — пусть проводят к партизанам…
Наконец Славка решился и побежал за Витей.
Витя уже разбирался в конспирации настолько, чтобы понимать, как осмотрительно, надо браться за такие дела. Как умел, осторожно расспросил матроса: откуда он, как попал в лагерь.
Моряк, совсем еще молодой парень, охотно рассказал свою биографию. Рассказал, что зовут его Петром Донченко, что с первых дней он воевал в Севастополе.
— Бронебойщик я, — говорил он, мягко растягивая слова, — глаз у меня, хлопцы, хороший и рука твердая. Нипочем бы фашисту не взять, — ранило, без памяти валялся. Опомнился, да поздно, уже в лагере. Думал, не выдюжу…
Пошептавшись со Славкой, Витя убедил Петра перебыть ночь в сарае и побежал к Любе Самариной. Приходить к Нине Михайловне после случая с Артемом ему было категорически запрещено.
Люба долго расспрашивала Витю о моряке.
— Наш он, — уверял Витя, — матрос. В Севастополе сражался. Бежал из лагеря.
— Документы какие-нибудь есть?
Витя рассердился.
— Какие документы, когда раненого схватили!
— А если провокатор?
— Да нет же, Люба, — убеждал Витя. — Разве честного человека не видно? — и покраснел, вспомнив свою ошибку — человека с черными усиками. Как это было давно! И как он был тогда глуп, доверчив! Ведь наверняка тот был шпион…
— Хорошо, — согласилась в конце концов Люба. — Я скажу Нине Михайловне. Проверим.
На другой день она велела привести матроса.
— Я
Донченко чисто выбрился, принарядился, и Витя проводил его до развалин табачной фабрики. Он видел, как моряк подошел к Любе и взял ее под руку.
— Если задержат, — шептала Петру Люба, — говори, что работаешь шофером в Старом Крыму. Приехал повидаться с невестой.
Разговаривая, они пошли на окраину города, к кирпичному заводу. У разбитого домика остановились.
— Спустись в тот овраг, — показала глазами Люба. — Увидишь наших. Проводник — Саша. Он заметный. В ватнике и рубахе-косоворотке. Ворот расстегнут, на рукаве повязка полицая. Не пугайся. Скажешь: «Скоро свадьба?» Он ответит: «В среду на той неделе». Как стемнеет, Саша поведет всех в лес, к партизанам. Давай простимся.
Люба поднялась на цыпочки и, обхватив моряка руками за шею, неловка поцеловала в щеку:
— Передай привет нашим.
Матрос ушел. А Люба тихонько пошла домой. Сегодня она простилась с девятым своим «женихом».
ПРОВАЛ НА ЛЕРМОНТОВСКОЙ
Приближалась весна. Всё ласковее пригревало солнце. По вечерам острокрылые стрижи стаями носились над городом. Мягкий ветер нес из садов пряные запахи набухающих почек. Цвели подснежники.
На Лермонтовской в эту весну разыгрались трагические события.
В один из апрельских дней в квартиру Листовничей резко постучали. Приподняв краешек занавески, Маруся Залепенко посмотрела в окно. Во дворе стояли жандарм и два полицейских.
Маруся вопросительно взглянула на Нину Михайловну. Как быть? Можно попытаться уйти из дому через окно на улицу. Но это очень опасно… Решили открыть. Оказалось — обычная проверка домовой книги.
Жандарм откозырял: все в порядке, он просит мадам извинить за причиненное беспокойство.
А через два часа во двор въехала черная крытая машина. Полицейские оцепили дом. Обшарили все, от подвала до чердака. Черная машина увезла Листовничую и Залепенко.
Витя узнал об арестах от отца.
— Ты к Листовничей не ходи, — как бы между прочим предупредил Михаил Иванович.
Витя вспыхнул:
— Я и не хожу.
— Арестовали ее, — будто не слыша ответа, уже открыто сказал отец.
В тот же день был арестован и переводчик лагеря военнопленных Леня Ашот.
Через Любу Самарину Витя получил задание стоять в пикете у базарной площади: на конспиративную квартиру могли прийти связные из партизанского отряда и попасть в засаду. Но предупреждать Витя должен был только тех, кого лично знал.