Витязь специального назначения
Шрифт:
— Оно самое и есть.
Ковёр-самолёт, плавно сбавляя ход, стал снижаться. Под высокой отвесной скалой была небольшая площадка, заросшая, как газон, густой зелёной травой. Рядом вызванивал весёлыми струйками ручеёк и скатывался в обросшую камышом низинку. Там поблёскивал бурый, настоянный на опавшей по осени листьях небольшой бочажок, метрах в десяти начиналась стена вековых сосен и кедров. Для бивака местечко просто идеальное.
Пока Акела с лесовиком ставили навес, Соловей развёл костерок и выкладывал из
Старый друг — чайник с закопчёнными боками, привычно засопел, потом начал тоненько запевать, из-под подпрыгивающей крышки стали выскакивать клубочки пара. Вот уже дегтярного цвета чай разливается в подставленные кружки, начался «торжественный ритуал полоскания кишок».
— Борисыч, а когда они должны подойти, не знаешь?
Акела пожал плечами и открыл рот, чтобы ответить, но осёкся, глядя, как у Васьки, глядящего ему за спину, глаза полезли из орбит…. Он резко обернулся, меч со свистом вылетел из ножен.
— Угостили бы пирожком, что ли? — прозвенел кокетливый девичий голосок. Они остолбенели. Меч вернулся на своё место. Ну, просто «Плейбой»! Высунувшись из воды, в изысканной оправе камышовых листьев, лукавыми изумрудными глазами смотрела на них обнажённая девица. Между длинными рыжими кудрями кокетливо выглядывали розовые соски. Улыбка была белозубая, эдакая эротически-дразнящая. Тьфу, ты, да это же русалка!
— Как зовут тебя, красивая?
— А пирожком угостишь, рыжеусый?
— Да запросто, — взяв пирожок с достархана, Акела протянул его наяде и услышал за спиной хриплый «ох!» лесовика…
Холодные сильные пальцы стиснули запястье, вода бочага кинулась в лицо, через миг сомкнувшись над головой. Сильные руки нежити оплели, прижав локти к бокам. Ледяное тело прижалось намертво, выдавливая из лёгких последние остатки воздуха. Акела рванулся, но хватка не ослабла, ледяные губы залепили рот плотным поцелуем. В мозгу тенью голоса прозвучало «Мой!»
Уже за гранью сознания гибнущее тело, включив рефлекторный опыт, выкинуло трюк. Рот человека открылся, выпуская трель пузырей, тело в объятии сволочной красавицы обмякло, прекратив сопротивление.
Сработало! Русалка отпустила одну руку, видимо, желая перехватиться поудобнее. Пошёл! Правая рука Акелы обхватила сзади шею русалки, пригибая её на себя. Освободившаяся левая, тем временем, змеёй скользнула ей под горло, пальцами намертво вцепившись в нижнюю челюсть, а локтем упёрлась в висок, скручивая голову по оси. Тренер, показывая этот приём, рассказывал, что так японцы во время войны снимали наших часовых. Наяда рванулась, выгибаясь. Стальные пальцы вцепились в руки, пытаясь разжать мёртвую хватку. Поздно…
Шейные позвонки хрустнули
…Открыв глаза, он увидел верхушки сосен на фоне бледно-голубого неба и два каких-то расплывчатых пятна. Постепенно, словно кто-то наводил фокус, пятна превратились в лица Васьки и Финогеныча. Акела вздохнул, грудь отозвалась резкой болью и кашлем. Тело ломило, словно избитое палками.
— Твою же мать! — пробился в сознание хриплый голосина лешего, — что ж вы, ровно дети малые! Лезете, не знаючи куда!
— Финогеныч, не лайся, — попросил Акела и подивился вышедшему из горла сипу. Перевернулся на бок, кашлянул, выплюнув воду с тиной, повторил тихо, — чего орёшь? Откуда мне знать про русалок? У нас же их нет, перевелись давно.
— Да гребёна шиш, едрёна корень! — в сердцах всплеснул ручищами лесовик, — да ведь душегубки они! Утащила бы тебя и забавлялась бы похабно! До той поры, покуда бы ты совсем не распух и не развалился бы.
— Во, некрофилки, значит, — хмыкнул Соловей, — Борисыч, теперь мой козырь выше. На меня хоть бабы с нормальной половой ориентацией посягали.
— Пошёл бы ты, — беззлобно огрызнулся Акела. Тело сотрясал озноб, лёгкие горели.
— Как ты хоть вырваться доумился? — уже спокойнее спросил леший, — от их хватки, говорят, спасенья нет.
— Наколка — друг чекиста, — усмехнулся Акела, — плюс джиу-джитсу. Нас без хрена не сожрёшь.
— Думаешь, она бы его оставила? — серьёзно спросил Васька.
— Кто тут чего ест? И без меня? — раздался за спиной густой бас.
— Дорин!
— Так что тут стряслось? Акела, ты что, в одежде купался?
— Погоди, — отмахнулся тот, стягивая мокрые штаны, — сейчас в сухое переоденусь, а то простыну и все дела тогда насмарку пойдут.
Натянув на себя запасную одёжу, он развесил мокрое на кустах и, вернувшись, снова присел у костра. Его всё ещё познабливало, клоня в сон от слабости — воды нахватался порядочно. Гном накинул ему на плечи свой меховой плащ. Полкружки самогона из аварийного запаса вернули Витязя к жизни окончательно. Веки стали тяжёлыми, словно их залили свинцом, по телу разливались волны тепла…
«…Под ковром-самолётом
О чём-то поёт,
Зелёное море тайги…»
Под эту ненаписанную песню ковёр уже скользил, приближая темнеющие на склоне фигурки. Их уже можно было узнать. Вот кряжистая фигура Толстого, это Барс, а это… Мать честная, гоблин! Акела покосился на гнома с Берендеем — их напряжённо-безразличные лица ничего хорошего не сулили. Похоже, все его разговоры о великой общей цели и «мире-дружбе-жвачке» прошли впустую. «Суха теория, мой друг…» И как выкручиваться прикажете?