Витязь в овечьей шкуре
Шрифт:
Бубрик дернулся в сторону Негодько и вытянул руки вперед. Решив, что он хочет напасть на доблестного милиционера, Наташа проделала то же самое, что и девица, – завопив, прыгнула ему на спину.
В этот миг дверь открылась, и на пороге появился Андрей Алексеевич Покровский собственной персоной. Перед глазами его предстал Негодько с голой девицей на плечах и Бубрик, на котором висела Наташа. Он остановился так резко, словно налетел на препятствие. Глаза у него выпучились, а челюсть отвалилась. Прежде Наташа никогда
– Что это вы... здесь делаете? – с усилием выдавил из себя Покровский.
В этот момент Негодько изловчился и выстрелил в потолок. Девица немедленно свалилась с него, точно клещ, напившийся крови. И, повизгивая, убежала в спальню, подхватив с пола что-то из одежды. Наташа продолжала сидеть на Бубрике, а тот изо всех сил вращал плечами, пытаясь ее стряхнуть. Однако, когда прозвучал выстрел, она вцепилась в него еще крепче.
– Всем тихо! – крикнул Негодько, со лба которого градом тек пот, и погрозил Покровскому пистолетом. – Я офицер милиции.
Тот уже взял себя в руки и спросил:
– И что же у вас тут – учения? Где Генрих?
– Валяется за диваном, – сообщил Бубрик, с трудом освобождаясь от Наташи.
– К вам подходить-то можно? – спросил Покровский у Негодько и, когда тот угрюмо кивнул, широким шагом проследовал к дивану, бросив в сторону Наташи: – И вы еще будете говорить, что с Бубриком вас ничто не связывает!
Вместо ответа она гордо одернула задравшуюся на животе кофту.
– Боже, какой разврат! – пробормотал Покровский, зыркнув на нее.
– В каком смысле – разврат? – переспросила Наташа.
Стрельба, голые женщины... Генрих, дружок, что с тобой? – спросил он и встал на колени.
– Ваш дружок, – не выдержала она, – запросто может оказаться убийцей!
– Мне нужно прояснить для себя обстоятельства дела, – заявил между тем Негодько странным голосом. – Пойду, побеседую с предполагаемым телом. – Он спрятал пистолет и скрылся в той комнате, куда убежала голая девица.
– Вот это да! – пробормотал Бубрик и, подойдя к столу, на котором стояла дежурная бутылка коньяка, налил себе рюмочку. – Вечер обещает множество сюрпризов.
Покровский тем временем привел в чувство своего эконома и пересадил его на диван.
– Андрей Алексеевич! – с надрывом воскликнул Минц и заплакал, уткнувшись носом в колени. Его розовая складчатая лысина предстала во всей своей беззащитности. – Я не хотел, чтобы ты узнал!
– О чем это он плачет? – спросил Покровский, хмуро обернувшись к Наташе.
– Простите, Генрих, – печально ответила та, глядя на несчастного эконома, – но я должна ему рассказать все. Сегодня Азор случайно забежал в вашу комнату и свалил на пол шкатулку. Случайно! Оттуда выпало письмо вашей жены, и я случайно его прочитала.
– На Бубрике вы сегодня оказались тоже случайно! – не выдержал и съехидничал Покровский.
– Она меня чуть не задушила! – немедленно отозвался художник, наливая себе очередную рюмочку. – Я еще тогда, во время грозы почувствовал, что мне от нее достанется. Коньячку не хотите?
– Нет, – с большим чувством ответила Наташа. – Не хочу.
Генрих зарыдал еще горше. Из комнаты, в которой скрылся Негодько, послышалась возня.
– Его жена, Андрей Алексеевич, – печально продолжила Наташа, – покончила с собой из-за вас.
– Мария? – переспросил Покровский. – Она разбилась на машине!
– Она разбилась специально. Потому что не могла больше жить, не зная, что делать с безответной любовью к вам.
– Что за чушь? – закричал Покровский, вскакивая и топая ногой. – Генрих, почему ты молчишь? Скажи этой дуре, что она все придумала.
Генрих поднял заплаканное лицо и послушно сказал:
– Дура, ты все придумала. – Наташа задохнулась от негодования, а он добавил: – Это письмо писала не моя жена, а Лина.
– Подожди-подожди, – насторожился Покровский. – Значит, в самом деле существует какое-то письмо?!
– Это Лина... Несколько лет назад... Они тут гостили с твоим братом... И она отравилась... – довольно бессвязно принялся объяснять Генрих. – Таблетками. Она думала, что ты прочтешь письмо... Но я неожиданно вернулся и ее спас. Не я спас, врачи. Я вызвал «Скорую»... Лина думает, что ты в курсе. А я скрыл... Я не хотел, чтобы ты страдал понапрасну. Зачем? Ведь она осталась жива. А так – всем лучше!
Покровский сначала развел руки в стороны, а потом беспомощно уронил их вниз. Он не знал, что сказать, и на лице у него нарисовалась детская растерянность. Пока он переваривал информацию, у Бубрика созрела куча собственных вопросов.
– Зачем, – спросил он у Наташи, – вы пришли сюда ночью? – Она смотрела на него непонимающе. – И за каким хреном, – продолжал он тем же тоном, – вы привели с собой милиционера?
– Ну... Я была в саду... – Покровский поглядел на нее и сощурился, пытаясь ухватить суть. Она кинула на него затравленный взгляд: – Перед тем как отправиться в Москву, я сидела в саду... И тут встретила знакомого милиционера.
– Он случайно прогуливался поблизости с пистолетом, – подсказал Покровский.
Из комнаты, куда ушел Негодько, донеслось идиотское хихиканье, потом какой-то стук, и женский голос произнес: «Пупсик!»
– Он сказал, что поступил сигнал, – проигнорировала Наташа его замечание. – По поводу того, что в этом доме творится нечто... невообразимое.
Генрих снова зарыл усы в колени и длинно всхлипнул:
Бес попутал, Андрей Алексеич-и-ич!
Я ничего не понимаю! – воскликнул Покровский, хватаясь за голову.