Витязь
Шрифт:
Разоблачив «паранормальное явление», я с радостным чувством вернулся к родным мокрым палаткам. Впрочем, запаса радости лишь на полторы улыбки хватило.
Народу сейчас в экспедиции совсем немного осталось, но меня встречал вообще никто. Я сную от раскопов к палаткам и никого не вижу. Понимаю только, что мое лицо изображает полное недоумение и челюсть от удивления падает на грудь. Даже в самом капитальном шатре, где у нас что-то вроде кают-компании – полное безлюдье. А ведь тут центр притяжения и всеобщего роения, есть электроэнергия от движка, имеются чай-кофе, музон, можно и просто пощебетать, и в тырнет залезть. Хочубей-Ословский, кстати, экран всегда в сторонку поворачивал, чтобы другие не видели, что у него там. Наверное, порнушкой баловался – я подмечал, как у него язык набок свешивается. Я же, наоборот, пополнялся там знаниями насчет балтийских славян. Дополним,
Но дизелек кряхтит, на компе диск крутится-шуршит, льется песня: «Не для тебя», как будто ничего особенного не приключилось. Можно предположить, что оставшимся товарищам приспичило разыграть меня от скуки – хотя за Воздвиженским я никогда никакой игривости не наблюдал. Он, скорее, всё всерьез воспринимал. «Андрей Андреич, да я пошутил, что Хочубей в очко провалился» – «Вы точно пошутили, Слава? Может, лучше всё-таки посветить там фонариком?»
Вскоре, при беглом осмотре, выяснилось, что ящики с еще неотправленными находками взломаны. И всё, что в них хранилось, исчезло. Три куфические монеты – серебряные арабские дирхемы, тогдашние, понимаешь, доллары. Остальное – славянское: втульчатые наконечники стрел, почти целая пальчатая фибула, фрагменты дротовой шейной гривны, подвеска в виде секиры Перуна, подвеска-лунница, височные кольца – их, наверное, витязь Слава в подарок девушке вёз.
Так, срочно звонить в полицию; моя рука лезет в карман куртки, а там очередной неприятный сюрприз – пусто. Получается, тот типчик в кафе, не только пиво мое стырил, но и мобильник. А поскольку мое переживание сконцентрировалось тогда на бутылке, я даже не подумал проверить карманы, всё ли на месте.
Может, археологи уже позвонили в полицию и сами вдогонку за ворами отправились, чтоб время не терять? Нет, пожалуй, звучит неправдоподобно. Профессор Воздвиженский, который крадется по кустам за вором и скручивает его мощными руками, не представим. И тут у меня волосы на макушке зашевелись – а если археологи все дружно на том свете оказались, убиты то есть, и теперь в одной компании с витязем? Так сказать, получают информацию об интересующей их эпохе непосредственно от очевидца. Тогда всё земное осталось на мне. Будем считать, что похитители артефактов совсем недалеко ушли. Если не по грунтовой дороге – я ведь их не встретил – получается, вдоль реки они движутся.
Я ненароком замечаю, что ноги несут меня к речке Саблинке. И не отвечают на вопрос: почему? Да потому что я тоже на этих раскопках корячился. Именно моя лопата стукнула по деревяшке, которой оказалась штевнем ладьи. Это я смастерил из скороварки автоклав, где промыли щелочным раствором кусок грязи и получилось – секирка Перуна. Значит, эти находки – и наши, и мои тоже.
2. Поединки
Я побежал к Саблинке, но не прямо, а постепенно приближаясь к берегу. Вот смятая трава – кто-то проходил недавно, еще дальше раздавленная ягода брусника.
Ненадолго мне показалось, что я потерял след, но сделал несколько зигзагов и нашел вмятины от протекторов ботинок на влажном грунте.
Воры и бандиты вряд ли думают, что я отправлюсь за ними. Я сам минут десять назад не подумал бы такого.
Я прибавил ходу; чувствую, как нарастает бой сердца и толчки крови наполняют гулом уши. А заодно всё становится вязким вокруг, и в вязком пространстве кто-то чужой гонит волну перед собой – можно и направление запеленговать. Когда я посмотрел в нужном направлении, то заметил легкие тени между деревьями, этакую перемену прозрачности у мокрого воздуха. А тени всё чётче и выпуклее становились. Те тоже приближались к берегу. Я немного изменил курс, спрямив его к реке. Через минуту речная вода втекла мне в ботинки и стала подниматься по штанам вверх, попутно терзая холодом мою разгоряченную кожу.
Всё равно постарался зайти поглубже, чтоб не было плеска от моего движения. Хорошо,
Я на мгновение представил сценку со своими дальнейшими действиями; обычно на том всё и заканчивается, оставаясь в категории «мечты и фантазии на сытый желудок», но сейчас меня подтолкнул тот витязь из раскопа. Бред не бред, но ощутилось, что он пихнул меня и под моей черепной крышкой прозвенели слова: «Тебя ж обоссали!».
Я рванул к берегу. Тот тип обернулся почти сразу – крепкий упитанный мужик-боевик, не чета мне – однако от удивления малость промедлил, поднимая пистолет с глушителем. Я скорее падал, чем летел, когда левой рукой зафиксировал его запястье, на которой виднелась тату «Волчий крюк», характерная для старых знакомых из украинского полка «Азов», того самого, языческого. Пуля ушла в белый свет, но своей ногой крепыш нацелился мне в лоб. Раскрошил бы как пить дать шейные позвонки в хлам, если б я не заслонился правой рукой – больно было, словно кипятком плеснуло до плеча. Зато я боднул его головой в обширное брюхо и притом услышал, как плеснуло кишками у него внутри. Приподнявшись, ещё приложился коленом к пузу неприятеля. И резко его развернул, используя его же руку как рычаг, заодно заставив уронить оружие в воду. Получилось, что заслонился им от второго боевика, который как раз с пары метров бодро выпустил пару пуль. Осталось швырнуть раненого на здорового. Раненый стал цепляться за напарника, упорно хватая его за руки, горестно кхекая и вопрошая: «За що?» А я угостил здорового боевика, пока тот не успел высвободитьcя из объятий раненого коллеги, горстью речного ила в глаза; хорошо залепил ему зенки, даже в пасть закинул. Оставив этих двух в танцевальной позиции, рванул через камыши и кусты.
Надо было, конечно, огнестрел позаимствовать и эту парочку хлопнуть. Но мне подумалось, зачем в Ленобласти войнушку устраивать? На Донбассе мне приходилось отбиваться от таких вот язычников с волчьими крючьями – хлопцев из украинского полка «Азов», но там некуда было деваться. Пропустишь их – прикончат и твоих товарищей, и мирняк, и тебя. А здесь пусть их полиция приберёт – ей за то деньги платят. И мне не надо будет оправдываться перед следователем: зачем я превысил пределы «допустимой самообороны» в тихой Ленинградской области и почто замочил гостей из ближнего зарубежья? Их, может, вообще на ток-шоу пригласили, там таких любят…
Если это группа, организованная по военному принципу, то, помимо той парочки, которая мне встретилась, впереди еще должно быть двое-трое. Так что срочно меняем курс. Однако на обратном пути к «буханке» я услышал чьи-то голоса – похоже, прямой путь по открытой местности мне заказан. Попробую обойти по овражку.
Устье оврага было замаскировано с боков густыми кустами дерезы, а спереди группой кривых березок, проросших на «конусе выноса», где водотоки нанесли песочек.
Струюсь дальше вдоль склона оврага, который почти вертикальный, как стена. Меня прикрывают свисающие сверху пучки разросшейся сныти. Останавливаюсь – наверху, на краю обрыва, кто-то есть; он колеблет вязкий воздух, который движется толчками, как кровь в сосудах. Похоже, некто собирается спуститься или спрыгнуть. Внедряюсь спиной в «стену», чтобы стать незаметнее.
Когда тот прыгает, отжимаю гибкий ствол небольшой ивы, укоренившейся в склон, к середине оврага. При пересечении с деревом прыгающего гражданина разворачивает – кажется, ивушка попала ему аккурат в промежность; он падает теперь не на ноги, а левым боком. И грузно приземляется, выбивая брызги из мокрой почвы. Не нокаут, так нокдаун. Мне – большое облегчение, теперь ясно, что это не случайный грибник дядя Петя, а натуральный боевик, в камуфляже, при оружии, на запястье всё тот же знак «волчий крюк». Прежде чем он очухался и навёл на меня ствол, бью его пару раз по черепу, очень звонко, первой попавшейся под руку каменюкой. Вроде сработало. Тот отключиться не отключился, точно у него не кость, а доска шириной в дециметр, но глаза в кучку сбежались. Мне пора. Только вот затвор от его карабина надо подальше зашвырнуть.