Viva Америка
Шрифт:
– Хах! И не надейся! – Я с кряхтением присел рядом с ней. – Кто-то очень влиятельный покрывает всю эту историю с трутнями. Так что, моя дорогая Козетта, береги доказательства. – И я многозначительно покосился на ее фотоаппарат.
– А-а, – отмахнулась Козетта и прикрыла глаза. – Даже если в этом замешан преступный синдикат из нескольких государств – разберемся.
Я еще раз посмотрел на ее поразительные волосы и тоже закрыл глаза.
Через несколько минут самолет успешно сел, и мы услышали многочисленные сирены.
– Как
– Зависит от того, что им наболтали пилоты, – флегматично пожал я плечами. – А наболтать они могли про агрессивную парочку, пытавшуюся угнать самолет.
– Пф! И не такое проходили!
Мы услышали, как к самолету подъезжает и пристыковывается трап. После этого наступило подозрительное затишье. Только снаружи всё так же усердно барабанил дождь и продолжали надрываться сирены.
– Пожалуй, отсяду от тебя, – безразлично сказала Козетта и с зевком встала. – А ты, мой сенсационный русский, – сиди тихо и не сопротивляйся.
– Не понял!.. – удивился я, видя, как Козетта возвращается на свое место. – Эй, вернись! Тоже мне – жена декабриста!
– Вот в декабре и поговорим!
В этот момент спасательная лодка с хлопком отлетела в сторону, и в самолет ворвался штурмовой отряд. В меня тотчас начали тыкать короткоствольными автоматами.
– Лежать! Лежать, гад! – проорал кто-то мне в ухо. – Что у тебя за говядина на футболке, а?! Ты что, коров не любишь?! На пол, я сказал!
– Блин! А сидеть можно? – запротестовал я, покорно сползая с сиденья на пол.
Мои руки тут же завели за спину и заковали в наручники. Затем меня рывком подняли, ударили для острастки прикладом в живот и профессионально поволокли к выходу.
– Божья роса мне в глаза! Что за дела, мужчины в форме?! – возмутился я, пытаясь вырваться. – Я же всех только что спас!
– Тебе, русская ты рожа, предъявляются обвинения в терроризме! – злорадно сообщил ударивший меня. – Так что запасайся туалетной бумагой – на электрический стул себе постелешь! Мхах!
– Вы охренели?! В каком еще терроризме?! – искренне изумился я, прекратив даже вырываться.
– Бу-ум! Попытка взорвать самолет! – хохотнул кто-то радостно.
Меня вытолкали на трап и толчками заставили по нему спуститься. Размеренно лил дождь, в ночном небе бесшумно бодались красноватые молнии. Возле самолета стояло около двух десятков полицейских машин, слепивших проблесковыми маячками. За каждой из них пряталось по несколько вооруженных блюстителей порядка – все они держали меня под прицелом. Ни машин «скорой помощи», ни пожарных – не было.
– Хорошие вы люди, американцы! – со злостью крикнул я всем, готовясь к худшему. – Даже плакать от счастья хочется! Сволочи…
Меня силой подвели к черному фургону, тычками и затрещинами затолкали в него, а после – повезли в неизвестном направлении.
Глава 5
Меня с напускной вежливостью втолкали в серебристый кабинет, похожий на изнанку стальной коробки, и предельно учтиво усадили за невыразительный серый стол. Затем сопровождавший меня спецназовец приковал меня к столу хромированными наручниками и глумливо изобразил танцующий кусок говядины, нарисованный на моей футболке. После этого он, донельзя довольный собой, вышел.
– Эй, танцор без помех! А ветровка-то моя где?! – раздраженно крикнул я ему вслед. – Только не используй ее как корзинку для своих причиндалов, ладно? Поговорку ведь про яйца и корзину знаешь?16 Гад…
Из висевшего на стене огромного зеркала на меня угрюмо взглянуло мое отражение. Склонившись к наручникам, я с трудом показал отражению жест Буратино, а затем – средние пальцы.
– А может, вы меня в зоопарк привезли? – восхищенно крикнул я. – Почем нынче билет на русских в клетке, а?! Только вы ко мне смотрительницу посимпатичнее приставьте! И учтите: русская душа ограничений – не выносит, а ограниченности – не прощает! Идите уже сюда, сявки зазеркальные! Сяв-сяв! Сяв! Сяв!
Дверь в кабинет открылась, и вошел лысый, крупный афроамериканец, словно сбежавший со страниц гламурного журнала о пластмассовой внешности и ее дефектах. На нём были идеально выглаженные брюки, накрахмаленная белоснежная рубашка и ровная, словно окоченевшая, угольная жилетка, из кармана которой надменно свисал виток золотой цепочки. На широкой груди вошедшего педантично покоился круглый медальон с малопонятной гравировкой: «Без пяти минут пять километров». Вошедшему было около тридцати пяти лет.
– Сяв… – машинально сказал я, с подозрением оглядывая неизвестного.
– «А ну, фу!» – по-русски осадил меня тот, выкладывая бумаги на стол. – Правильно сказал, да? Видел как-то, как на улице русский так с собакой разговаривал – и еще с полицейским.
Я с сомнением посмотрел на безупречную внешность неизвестного и поморщился от его начищенных до ожогов на роговице ботинок. Моего носа коснулись пряные запахи кофе и черного перца.
– Ну, и для какой из моих половинок ты очередная заноза? – желчно осведомился я.
Неизвестный сел напротив меня – но потом вдруг собранно встал и еще раз сел. Так он сделал около пяти раз, сосредоточенно следя при этом за своим дыханием. Наконец он успокоился, с любовью посмотрел на свои бугрящиеся вены на кистях и достал расческу из яблочно-зеленого диопсида17. С дубоватым выражением на холеном лице неизвестный расстегнул жилетку и рубашку, показав курчавую и могучую грудь. После этого он бережно начал расчесывать волосы на груди расческой.