Viva Америка
Шрифт:
– Божья роса мне в глаза! Это еще для чего?! – забеспокоился я. – Это что, какая-то пытка?! Мужик, ты бы это… в туалете это делал!
– Фуз, – добродушно представился неизвестный, не прекращая укладывать ровные завитки на груди. – Фуз Арчибальд Тапиока.
– Хм… – И я попытался сообразить, что из озвученного являлось именем неизвестного.
– Тапиока – отличная фамилия. Я словно высококалорийный и легко усваиваемый продукт из крахмала! – звучно сообщил Фуз, заметив мою реакцию. Он убрал расческу и неторопливо застегнулся. – Кстати, молчание квалифицируется как отказ от сотрудничества и поощрительного какао. Или, может, ты расист?!
– Хорошие
– А может, ты думаешь, что у меня настолько большие ноздри, что я могу в каждую из них засунуть по кукурузной палочке? – грозно поинтересовался Фуз.
– Чего?.. – растерянно переспросил я.
– Знаешь что? – доверительно наклонился ко мне Фуз. – Я пробовал… и они действительно туда вмещаются!
– Ну всё, приятель с другой планеты! – нетерпеливо хлопнул я по столу. – Ты – сломал меня. Сразу же! А теперь – задай уже свои трафаретные вопросы и верни свою лысину обратно в шепталку18 начальства, пока она без этой сверкающей заглушки не обветрилась!
Фуз вытянул за золотую цепочку смартфон, виджетом на экране которого были помпезные золотые часы. Напыщенно посмотрев время, он так же напыщенно взялся за бумаги.
– Алексей Алексеевич Ржаной, русский, двадцать пять лет, – гулко прочитал Фуз. – Отец – русский, мать – американка. В результате получил при рождении двойное гражданство – США и России. Родители развелись примерно через год после заключения брака. Пять лет жил в Штатах с матерью, пока та скоропостижно не скончалась. Затем вернулся в Россию, где жил с отцом до двадцати трех лет – до момента его смерти. – Фуз участливо посмотрел на меня: – Соболезную. – Поиграв плечами, он продолжил с выражением читать: – После этого снова переехал в США, где до настоящего момента проживал со своим родным дядей по материнской линии, помогая тому с его букинистическим магазинчиком. Со стороны отца родственников не имеет, с прочими родственниками со стороны матери – контакты не поддерживает.
– А теперь я про тебя, да? – непринужденно спросил я, едва сдерживая вспенившуюся внутри злость.
– Нет, теперь я сам про себя. – И Фуз самовлюбленно изрек: – Потомок эмигрантов из Ботсваны, спортсмен и следователь по особо важным делам, который предъявляет тебе обвинения в терроризме, государственной измене и расистском молчании на первых минутах допроса.
– Что, и всё? – наигранно удивился я.
– А что, есть что-то еще? – оторопел Фуз и торопливо перепроверил бумажки.
– Конечно! – вальяжно кивнул я и принялся воодушевленно перечислять: – В Теннеси я продавал дрова с полостью внутри, в Мемфисе просил милостыню без лицензии, а в Айове целовался более пяти минут! Уму непостижимо! И это уже не говоря о том, что в Массачусетсе я – вопреки требованиям закона – храпел, в Юте – продавал порох как средство от головной боли, а в Аризоне – познакомился с девушкой, у которой дома было больше двух фаллоимитаторов!19 – И я с удовольствием изобразил жест, обозначающий «взрыв мозга».
– Несомненно, мы проверим эти признания самым тщательнейшим образом, – заверил меня Фуз. – Что-то еще?
– Да, сноб ты самовлюбленный! – обозленно подтвердил я. – Найди Козетту Бастьен! Она летела со мной рядом! У нее на фотокамере есть доказательства того, что я пытался спасти
– Неужели? И что же это за превосходные «доказательства»? – презрительно усомнился Фуз. – Они как-то объясняют твое нахождение в кабине пилотов, или то, что ты им сделал некие инъекции, или самодельное взрывное устройство, которым ты угрожал пассажирам, или твое требование лететь в какую-то Тверь? Не врать мне, преступник!
– Это же всё наглая ложь! – Я едва не захлебнулся от возмущения. – То есть – не всё! То есть… Блин. – Я растерянно сглотнул, лихорадочно ища наиболее правдоподобное объяснение стюардессе-трутню. – Там на снимках… эм… там… В самолете была какая-то девка с генетическими дефектами! – вдруг соврал я. – Эта девка чем-то опиумным опоила часть пассажиров и экипаж! Да, точно! Короче, она намеренно усыпила пилотов, чтобы из всех нас получился фарш из мяса и металла! А дальше я уже просто выполнил свой гражданский долг – привел пилотов в чувство!
– «Девка с генетическими дефектами». Какое милое определение! – раздался сиплый женский голос.
От этого голоса, словно состоявшего из просеянных стеклянных колючек, Фуз подскочил, вытянулся по струнке и преданно выпучил глаза.
В дверном проеме стояла хорошенькая молодая женщина в розовато-оранжевом деловом костюме, в ярких туфельках и в таких же ярких тоненьких перчатках. Ее короткие огненно-рыжие волосы вились мелким бесом, тогда как ее колющий глаза макияж состоял преимущественно из искрящих тонов пламени, восхитительно сочетавшихся с ее смугловатой кожей. Незнакомка была похожа на элегантный брусочек из мякоти адского арбуза.
– Директор Белла Болль! – объявил Фуз и зловеще покосился на меня: – Встань и поприветствуй даму, бескультурный преступник!
– Фуз! Немедленно найди в списке пассажиров Козетту Бастьен! – холодно приказала Болль. – Свяжись с ней и доставь ее сюда!
– Да, мэм! Сию минуту, мэм! – пролаял Фуз и выскочил из кабинета.
Болль подошла ко мне, достала из кармашка пиджака ключики от наручников и со скучающим видом освободила меня, после чего присела на край стола. От нее вкусно пахло апельсином, бергамотом и персиком, словно она была натерта фруктовым бальзамом. Ее оливковые глаза были пронзительны.
– Как это понимать? – недоверчиво спросил я, растирая запястья.
– Люди как монеты: чтобы понять, чего они стоят, нужно их просто поскрести. – И Болль демонстративно вложила ключики от наручников в мои руки.
На ключиках была знакомая гравировка: «Без пяти минут пять километров».
«Ключи этого… Тапиоки?.. – Я почувствовал, как вдоль моего позвоночника на капельке пота противно прокатился страх. – Это что, подстава?.. Отпечатки!»
Я взволнованно протер ключики футболкой и отбросил их на пол. Болль остро вгляделась в меня, словно прикидывая, вмещусь ли я в ее желудке.
– Л-любишь людей скрести, да? – беспокойно полюбопытствовал я, судорожно размышляя над мизерными шансами остаться в живых. – Ершиком себе кое-где поскреби, Балаболь! Что тебе от меня надо? Дело же ведь не просто в том, что ты хочешь подставить этого темнокожего дуболома, верно?
– Белла Болль, – чеканно напомнила Болль своим сипловатым голосом и достала девятимиллиметровый «Glock-26». – «Если ты, холуй, еще раз решишь поглумиться над моими именем и фамилией, твой побег умоется красными слезами октября».