Вива Гевара!
Шрифт:
– Что ты скажешь о Мерседес?
– Незаурядная личность, – осторожно ответил Малко.
– Именно она приобщила меня к революции, – сказала Эсперенца. – В то время я была богатой бездельницей, лишенной всякого политического сознания...
Малко про себя подумал, что превращение богатой бездельницы в истеричную фанатичку – не такое уж большое достижение.
– А где ты с ней познакомилась?
– На художественной выставке. К тому времени я уже была о ней наслышана. Она состояла в Венесуэльской компартии, и ее несколько раз арестовывал Дигепол. Она посмотрела мои картины и сказала, что они никуда не
Эсперенца умолкла и поставила на проигрыватель пластинку. Малко едва не заскрипел зубами, услышав все ту же песню о Падре Торресе... Девушка выключила в комнате свет, оставив гореть лишь зеленый ночник, и легла на ковер.
– Иди сюда, – прошептала она. Австриец растянулся на ковре, положив голову на пачку листовок. Эсперенца молчала.
– Как ты собираешься действовать, когда приедет вице-президент? – спросил Малко.
– Не скажу, – ответила она. – Я хочу самостоятельно провести эту операцию.
Малко не стал допытываться. Возможно, выведать секрет Эсперенцы ему поможет Мерседес...
Мерседес ждала автобус на углу улицы Авила. При виде ее стройной фигуры многие автомобилисты притормаживали и призывно махали ей рукой, несмотря на се суровое лицо.
У нее не было постоянного мужчины. Иногда Мерседес позволяла какому-нибудь незнакомцу посадить ее в машину, отвезти за город, где она отдавалась его неласковым, эгоистичным объятиям, испытывая при этом какое-то мазохистское удовлетворение...
Наконец подошел автобус. Мерседес уже опаздывала. Через двадцать минут она вошла в «Кокорико», маленький тихий бар на бульваре Сегундо, неподалеку от проспекта Авраама Линкольна. Человек, с которым она должна была встретиться, не значился ни в одном полицейском протоколе и считался ее любовником. Всякий раз он противно тискал ее в маленьких кабинках бара, специально предназначенных для романтических свиданий. Она знала его под именем Пако.
В своем светлом полотняном костюме Пако ничем не отличался от простых городских служащих, сидящих в кабинете за шестьсот «болос» в месяц. У него было стандартное, ничем не примечательное лицо. Однако он являлся одним из лучших латиноамериканских стратегов невидимой войны. Никто не знал ни его национальности, ни настоящего имени. Он говорил по-испански с заметным мексиканским акцентом. Мерседес приходилось проводить с ним ночь, но это не доставляло ей удовольствия: он занимался любовью рассеянно и лениво. Точно так же он ел и пил. Пако производил впечатление не человека, а человекоподобного существа, не нуждавшегося ни в еде, ни в любви. Временами она была почти уверена, что так оно и есть: ведь он провел многие месяцы в лесах Колумбии и Боливии в составе партизанских отрядов, прошел через тюрьмы и пытки...
Пако полностью доверял Мерседес и поэтому поручил ей собрать воедино разрозненные остатки кастровской организации, работавшей в Венесуэле, и если не руководить ими, то хотя бы осуществлять постоянный контроль за их действиями. Каждую неделю она представляла ему подробный отчет.
Пако не притронулся к своему пиву.
– Ты опоздала, – заметил он, заказав ей пепси-колу.
– Собрание затянулось, – ответила она. – Есть новости.
Стараясь припомнить все детали, она рассказала о появлении Малко в группе и об убийстве Орландо Леаля Гомеса. Пако покачал головой:
– Они с ума сошли!..
Увидев приближающегося официанта, он замолчал и положил руку на бедро Мерседес. Когда официант удалился, женщина рассказала Пако о готовящемся покушении на вице-президента.
– Они могут все испортить... – сердито прошипел он. – Дигепол во всем обвинит нас. Там ни за что не поверят, что эта кучка сумасшедших действовала по своей инициативе. Нужно им помешать...
Их взгляды встретились. Оба прекрасно понимали, что следует предпринять. Мерседес была знакома с одним из руководителей Дигепола... Конечно, доносить на товарищей некрасиво, но дело партии превыше всего.
– Скорее всего, это бесполезная затея, – заметила Мерседес. – Отец в два счета освободит девчонку. Тем более что пока ее вообще не в чем упрекнуть. На месте убийства генерала ее не было. Нужно придумать что-нибудь другое.
Пако с минуту раздумывал.
– Что за человек этот чех?
– Не знаю. Постараюсь узнать о нем побольше. Пока известно только то, что Гомеса застрелил именно он.
– Как-то странно его забросили...
– Почему же? – пожала плечами Мерседес. – Ты же знаешь Фиделя. Он всерьез думает, что завоюет всю Южную Америку, как Запата завоевал Мексику.
– Вот что, – сказал вдруг Пако. – Похоже, остальные пока что не слишком доверяют этому парню...
– Может и так...
– Попробуем использовать это обстоятельство, – продолжал Пако, рассеянно поглаживая бедро Мерседес. – Если не получится, придумаем что-нибудь другое... Знаешь Фернандо Гутьерреса? Он не сможет нам отказать...
Через полчаса Мерседес в одиночестве вышла из бара. В целом судьба Отряда народного сопротивления была решена.
Глава 8
На Эсперенце было длинное узкое платье из белого шелка, обтягивающее ее тело подобно перчатке. Но большинство девушек, сидевших за столиками в «Дольче Вита», оставались верны мини-юбкам и смело выдерживали нескромные взгляды мужчин.
Они давно уже игнорировали традиционные латиноамериканские табу. «Дольче Вита» была едва ли не самой популярной в Каракасе дискотекой. Расположенная в подвале универмага на бульваре Чакаито, она каждый вечер собирала всю столичную «золотую молодежь».
В окружении гипсовых античных статуй, в матовом свете фонарей, под звуки румбы и фламенко здесь можно было вести себя как угодно, с одним лишь условием – почаще заказывать выпивку.
Малко в тщательно отутюженном синем костюме из альпака сидел за одним столиком с Эсперенцей около танцплощадки. Она приехала за ним в ресторан Бобби на своем «бентли», накрашенная до кончиков пальцев. В ее ушах красовались такие рубиновые серьги, которые могли бы довести до обморока всех революционерок Отряда народного сопротивления.
– Я посвятила тебе свою новую картину, – призналась она Малко. – Скоро покажу.
Они танцевали медленный танец. Гибкая девушка прижималась к нему изо всех сил. Заметив, что он выглядит рассеянным, она спросила: