Византийский Двор
Шрифт:
– Дывыся мне, хлопак. Не дуркуй больше, не то поедешь на сто перший километр, до своих сраных «Византирцив». Зрозумел?
– Ага, зрозумел, товырищ старший лейтенант. Не буду дурковать.
Влад безукоризненно отбыл условный срок, в рот не брал ни грамма спиртного – ни портюшка, ни сухарика. Трудился в депо, потом ушел в армию. В стройбате рыл траншеи и строил казармы. В свободное время ходил в гарнизонную библиотеку. А перед дембелем отправил заявление на поступление в Киево-Могилянскую академию, на истфак.
О своей судимости, разумеется, в анкете не упомянул. И – поступил! Сдал экзамены на «хорошо»
Так никто в академии никогда и не узнал о том его веселом прошлом, о той судимости.
И началась для Влада совершенно иная жизнь: с бессонными подготовками к экзаменам и зачетам, со спорами о путях истории и роли личности, с заездами в общежитие, где обитали пригожие, румяные студентки. Курсовые работы, библиотеки, археологические экспедиции.
Но с тех пор – одно только плохо – носил он в своем сердце мерзопакостное чувство. Было ему горько вспоминать, что он сейчас нежится на пляже, веселится на вечеринке, целует девушек. А в это время Сашка и Юрка...
Но разве он виноват в том, что ему повезло? Что подвернулась ему удача, фарт. Бог пожалел, и все так благополучно для него обернулось. Кто же мог подумать, что одно дурачество, одна угарная ночь может привести к такой трагедии?
Еще с тех пор он стыдился своей трусости. Узнал о себе, что он может предать, стоит лишь чуточку нажать на него. Все рассказал бы на следствии тому следователю в сером костюме. Умолчал только потому, что многого не помнил. А то, что помнил, на себя не хотел брать.
Юрка и Сашка с тех пор стали для него своего рода символами. Особенно Юрка. Такой герой-мученик. Представлял себе не раз Юрку в камере. Словно видел его скуластое лицо с плотно сжатыми зубами. Такой не предаст, не сломается. Хоть к столбу его привязывай и кнутом бей.
Сашка – хоть с хулиганскими повадками, но добряк в душе. Телом – мешок. А оказался крепким орешком. Ни на кого из друзей не показал, только о себе говорил. Недаром прошел суровую школу отцовского воспитания.
Трудно было Владу встречаться и с матерями друзей – тетей Леной и тетей Надей. Смотрели они на него не то, чтобы с укором, нет, упрекать им Влада было не в чем. Но с болью укоряли судьбу, так несправедливо обошедшуюся с их сыновьями. Подавали на апелляцию в городской суд, но приговоры остались прежними, без изменений. Раз в полгода мамы ездили в лагеря «на свиданки». Загодя готовились, что с собой взять и как бы туда пронести недозволенные деньги, чай или лишний кусок сала. Всё надеялись, что к новой амнистии свершится чудо и выпустят сынов или сократят им срока. А вдруг? А вдруг?.. И так – год за годом...
Когда друзья вышли на свободу, Влад уже заканчивал академию. Между ними теперь было очень мало общего. Словно и не росли никогда вместе в одном дворе. Словно не пляжились на Трухановом острове, не ходили на яхтах по Матвеевскому заливу, не работали в одном депо слесарями, не играли в одной рок-группе...
Вышли они оба из лагерей коротко стриженные, злые. У Юрки на ногах татуировки рыцарей с кинжалами и надпись готическая «Смерть коммунякам»; у Сашки на спине – полотно целое: ангелы в раме из колючей
О той злосчастной ночи, следствии и суде говорить с Владом они не хотели. Он тоже избегал этой больной темы, отчего в их отношениях сквозила еще и фальшь. С Владом оба вели себя не то, чтобы грубо, но крайне неприветливо. Впрочем, они со всем миром тогда были неприветливы, крыли по пьянке матом и родителей, и соседей, и всех.
Законченные уголовники. Что у них общего со студентом академии? Ничего.
Потом Влад женился, уехал: сначала – из двора, а потом – из страны.
Словом, разошлись их пути-дороги. Разбежались в разные стороны так, что, кажется, не собрать их вместе никогда.
Глава 9
Вот и Киев-град! И небеса киевские, голубые, и земля киевская, усыпанная опавшими рыжими и золочеными листочками. И цвета родные, и запахи.
Американских гостей – Влада с Матвеем – из аэропорта вез к себе домой свояк Влада. Он был родом из Калуги, когда-то закончил юридический факультет МГУ, лет пятнадцать назад женился на двоюродной сестре Влада и переехал жить в Киев. Сейчас владел крупной аудиторской фирмой, имел связи в горсовете и в правительстве.
Для Влада лучшего варианта с постоем и не придумать – в случае чего, Матвея всегда можно будет оставить под присмотром двоюродной сестры, которая была домохозяйкой.
По дороге свояк рассказывал о последних политических событиях в Украине, спрашивал Влада, как в связи с глобальным экономическим кризисом обстоят дела в Штатах.
Влад что-то отвечал, глядя то в лобовое стекло, то в боковое, пытаясь узнать старые, изменившиеся за девять лет, места. Многое, конечно, узнаваемо за огромными, натыканными повсюду щитами с лицами новых политиков и рекламой сигарет, автомобилей и электроники.
– А куда подевались корабли? – спросил Влад, когда машина неслась вдоль набережной Днепра.
Старик Днепр, некогда казавшийся ему широченной рекой, перед которой замирало сердце Влада-ребенка, стоявшего на песчаном берегу в трусиках, теперь, для тридцатидевятилетнего Влада, повидавшего моря и океаны, казался маленькой речушкой.
– Ты про какие корабли спрашиваешь? – уточнил свояк.
– Что, не помнишь? Здесь у причалов когда-то стояли корабли, где бомонд пил в ресторанах и играл в рулетку. Короче, увеселительные заведения на плаву. Их что, потопили?
– А-а, вот ты о чем. У тебя отличная память, однако слушаешь невнимательно. Говорю же тебе: сейчас, в связи с избранием нового президента, в городе идет очередной передел власти и денег. Выражаясь по-русски: «крутое мочилово». Вчерашних бизнесменов давят любыми средствами. Корабли утянули в доки, из-за каких-то, якобы обнаруженных, нарушений. Когда ты приедешь к нам в следующий раз, то увидишь у причалов те же корабли с ресторанами и казино. Только у них будут уже новые названия и новые владельцы.