Включай характер, Борода! (сборник)

Шинкин Анатолий Алексеевич

– У мастера и стружка красивая. А, Леш?
– Михалыч подкрался, как всегда незаметно.

– Макс, чертан такой. Музыку на станке играет, - сбивчиво начал объяснять Лешка.
– Подмосковные вечера. Гад буду.

– Переработал ты, Леша, - Михалыч протянул руку и повернул настройку громкости транзисторного приемника на рабочем столе Макса. Музыка зазвучала громче.

Смущенно и тоскливо Лешка перевел глаза на цеховые часы: без трех минут. В душу опустилась ночь: ровно в четыре время для Лешки всегда останавливалось и… “ни хрена не двигалось до пяти,” окончания рабочего дня. В этот паскудный промежуток мастер умудрялся вместить болванки, которые копились

в цеху годами, а на склад унести их понадобилось сейчас; и недоубранную стружку, и недометенные проходы. Лешка поплелся в каптерку. Выбрал метлу поновей, вышел и привычно проследил, как выпало из груди и разбилось, разлетелось, раскатилось по бетонному полу его изношенное сердце.

С четырех до пяти Лешка жил без сердца, всех ненавидя и никого не жалея. Он сметал с пола металлическую стружку, обрывки ветоши, окурки и осколки своего разбитого сердца и мечтал о революции и гражданской войне. Атавизмы пролетарского самосознания поднимали в Лешкиной душе волны социального гнева и рабочей беспощадности к эксплуататорскому классу.

Прометая мимо сверловщиков, вскинул голову от донесшихся полувоплей-полустонов. Друг Петька, протыкая сверлом фланец за фланцем, пел фальшиво, коряво и громко. Три дня назад Михалыч пообещал Петьке платить почасовую на десять рублей больше, если Петька не будет “шалаться” в рабочее время по цеху. Петька три дня не отходил от станка, и вот “запел” песню-просьбу к человечеству не вторгаться в интимное пространство изнывающих от похоти голубей: “Это, блин, сама любовь ликует,

Голубок с голубкою кайфует.”

– Довели человека, сволочи!
– сочувственно скрежетнул зубами Лешка. В обычное время к мастеру и, тем более, к хозяину, честному парню и работяге, каких поискать, относился Лешка с большим почтением, но с четырех до пяти точно знал, что не задумается спустить курок, поймав “буржуев” в перекрестье прицела.

– Ненавижу!
– хотел подумать, но сказал вслух Лешка, и застучало в голове в такт взмахам: “Ненавижу, ненавижу, …вижу!”

Равномерные взмахи метлы по проходу успокоили и примирили с жизнью. Вскоре совсем разошелся и даже обрадовался, когда в голове оформилось: «А пусть их.» Почти смело зашел в бухгалтерию, и повезло – кассирша одна сидела. Попросил сто рублей аванса – дала.

А в голове только одна мысль: «Не обмывать!» Или это были две мысли – отдельно «не» и отдельно «обмывать». Какая выпадет?

Родные люди

– Открываемся, - Витька бросил карты на стол. – Двадцать одно!

– Аналогично. Свара, - Диман торжественно предъявил шестерку, семерку и восьмерку бубей. – Желающие довариться есть?

Сидящие вокруг стола работяги невольно отшатнулись: банк в три тысячи рублей для благоразумных отцов семейств, привыкших в перерывах «резаться в секу» по рублю за кон, казался запредельным.

Диман сдал на двоих.

– Довариваю штуку в темную, - Витька подвинул к банку тысячную и весело оглядел напряженно ожидающие лица. – Вкладывайте деньги в воспоминания. Проиграю или выиграю, но этот день уже не забуду.

– Не забудешь, - Диман подвернул вечно расстегнутые длинные рукава рубахи и сгреб свои карты, ему предстояло оканчивать игру за две тысячи. Пряча карты в ладони, глянул, поводил горбатым носом-шнобелем по нижней – восьмерка червей. Кончиками пальцев осторожно потащил из середины вторую - черва девятка. По его лицу скользнула невольная улыбка, и работяги задвигались облегченно, зашумели.

Перерыв закончился пять минут назад, но нельзя не досмотреть захватывающий

поединок, и цех встретил возвращающегося из конторы мастера непривычной тишиной. На производстве тишина в неурочное время – сигнал тревоги, и Михалыч поспешил по проходу между станками к курилке.

– Витька, Диман. Опять вы?

– Дядь Саш, - Витька работал в цехе с четырнадцати лет, и привычно обращался ко всем старшим с приставкой «дядь», за что и назывался порой «племянником цеха» по аналогии с известным «сыном полка». – Дядь Саш, месячная зарплата на кону. Три минуты, пока я отстою честь сверловщиков и утру нос сварным.

– Открываюсь за две штуки, - Диман показал две червы и джокер. – Чисто, не тянуть рабочее время. – Победно вздернул нос-шнобель, посмотрел на мастера. – Задерживаюсь тут с игрочишками, когда план горит синим пламенем.

Пришлось открываться и Витьке. Двумя пальцами небрежно, не поднимая от стола, опрокинул карты – три туза.

– О, чертан! – работяги выдохнули разом, начали подниматься, расходиться по рабочим местам. – Везет, как дураку махорки.

– Не везет, а идет, - Витька спокойно собрал и положил в карман купюры, сгреб ладонью и высыпал следом мелочь. Насмешливо посмотрел на все еще сидящего Димана и объяснил. – По праву избранного. Бог меня отметил. – Откинул волосы со лба, обнажив дорожку из темных родинок, расположившихся в виде неровного креста.

– Трепло, - Диман толкнул рукой карты и вышел из курилки.

Михалыч присел на освободившийся стул, задумчиво следя глазами, как Витька прошел к стоящим в ряд сверловочным агрегатам. Протиснувшись между инструментальным ящиком и толстозадым напарником Николаем, мимоходом включил станок, опустил вращающееся сверло на стопку деталей, следом повторил движения на втором. Ткнул кнопку запуска на третьем, начал зенковать – обрабатывать края отверстий на просверленных деталях.

Пять лет назад худенького мелкого застенчивого мальчишку привела в цех мать, заводская кладовщица, при взгляде на которую невольно закрадывалась мысль, что парень не должен был родиться, даже не мог быть зачат: вряд ли в городе нашелся мужик, способный выпить столько водки, чтобы ее захотеть, а окраинные улицы с редкими фонарями были недостаточно темны, чтобы самый озабоченный маньяк принял ее фигуру за женский силуэт.

«Очевидно, непорочное зачатие» – усмехнулся тогда Михалыч, разглядывая угловатую, худосочную фигуру подростка. Хозяин сказал «пристроить», и пришлось поизобретать-подумать, куда определить недорощенное, недокормленное и недоучившееся создание.

Мальчишка работал старательно: грузил, таскал, возил тележкой заготовки и готовые детали, убирал стружку. Через год встал к станку на самую простую операцию: просверлить и отзенковать четыре отверстия на фланце.

– Витя, ты в курсе, что сверло надо изредка точить?

– А что его точить, если и так сверлит?

Станок напряженно заурчал, сверло завязло в детали и сломалось.

– Ну?

– Сейчас, дядь Саш, наточу, - недовольно пряча глаза, пробубнил Витька.

Подкинул Витька-«сверловщик» забот мастеру. Однажды срочно понадобилось просверлить фланец на восемь отверстий. Гордый поручением Витька с энтузиазмом принялся за работу. Через два часа встретил мастера смущенным взглядом, нерешительно протянул готовую деталь:

– Вот, типа…

– Ну, что? Молодец, - Михалыч уже пошел обратно, да остановился, глянул на деталь внимательней, пошевелил губами и начал пальцем отсчитывать отверстия. Не поверил себе, начал пересчитывать снова. – Так не бывает. Девять… Это невозможно. Как ты умудрился?