Включай характер, Борода! (сборник)
Шрифт:
Под невысоким шиферным навесом, опирающимся на некрашеные столбы из не толстых труб, с жутковатым грохотом вращался вокруг оси полутораметровый железный барабан, внутри которого перекатывались и осыпались металлические, судя по звуку, детали. Сторонясь к дальней обочине, двинулся вдоль стены, высматривая вход.
С удивлением оглядывался на заполняющие двор груды разнообразного металла, в виде слитков, полос, листов, труб; островками маячили массивные в облезлой краске станки. Очевидно, все железное хозяйство свозилось и разгружалось второпях; может быть, с очередного обанкроченного завода. Только-только освободить кузов машины и мчаться за следующей партией металлохлама. Кто смел, тот и съел.
Пятьдесят - трудный возраст: силы идти есть, и ноги перетаптываются в нетерпении, а дороги нет, и идти некуда. Заставила Петровича жизнь искать работу вдали от дома, где перебивался случайными подработками, да нищенскими подачками от отдела занятости. Вспомнив унизительное еженедельное «отмечание на бирже», почувствовал, как стыдом и негодованием обожгло щеки.
Ярко крашенные тетки с просителями не церемонились. Оберегая государственные доходы, вычеркивали из списков получателей крошечного унижающего пособия за малейшее нарушение правил регистрации. Опоздал ли отметиться, продал на рынке десяток помидор со своего огорода или, не дай бог, помог соседу замесить раствор для фундамента. У чиновниц райцентра всюду были глаза… и лютая ненависть к обездоленным, наличие которых и позволяло им вольготно попивать кофе в теплом кабинете.
О «шарашке» в областном центре, где «всех берут», Петрович узнал от знакомых, собрал в сумку продуктов на недельку и отправился искать заработка.
Проходя цехом, подивился громадным станкам непонятного назначения, увидел ряд токарных и сверлильных агрегатов. Хотя бы что-то, пусть не близко, но знакомого. Спросил у парня в замызганной мазутом спецовке о хозяине. Работяга указал на крутую металлическую лестницу с перилами:
– Поднимешься и направо. В желтой куртке, Михаил.
Хозяин, тридцатилетний высокий парень явно семитского типа смотрел без выражения. Равнодушно спросил:
– На каких станках работал? Гильотину знаешь?
– Железо рубит, - торопливо ответил Петрович. – Так-то я больше на деревообрабатывающих.
– Употребляешь?
– Нет.
– Все так говорите, а потом начинается, - Михаил не стал уточнять, что конкретно «начинается».
– Ладно. Давай пока на галтовку. Шестьдесят рублей в час. Разместишься в общаге, подойдешь к мастеру, он покажет.
«Общага» располагалась в том же коридоре: пять комнат по две кровати и холодильнику в каждой. Во второй нашлось свободное место. «Жизнь не так страшна, как наши представления о ней», - мысленно пошутил Петрович. Распаковал сумку. Продукты сложил в холодильник на свободную полку, бросил на кровать постельное белье, переоделся в рабочее и отправился искать мастера.
Крепкий коренастый мужчина лет пятидесяти, спросил имя, представился «Палыч» и энергично зашагал в сторону изначально напугавшего Петровича грохота. Нажал кнопку «Выкл.», и заговорил неожиданно громким в наступившей тишине голосом.
– Смотри сюда, Николай. Это галтовочный агрегат. От тебя требуются сухие детали, без ржавчины, окалины и заусенцев. Ключом на тридцать два, откручиваешь гайки, удерживающие запорные скобы. Талью, - указал на свисающий с потолка крюк, - поднимаешь крышку. Выгружаешь отгалтованные заготовки в ящик. Загружаешь новые. Опускаешь крышку, закрепляешь скобами, включаешь аппарат на час-полтора. Потом все повторяется. Работа, тяжелая, но творческая. Требует внимания и осторожности.
– А творчество в чем? – попытался замедлить словопоток Петрович.
– Пока бочка крутиться, думать никто не запрещает. Работа тупая, день длинный, народ сюда не ходит, скука смертная, — Палыч засмеялся своей шутке. – Прежде чем опускать крышку, проверь, не забрался ли кто внутрь. На одном предприятии сварщик залез, проварить барабан изнутри, а его там захлопнули и прокрутили вместе с металлом. Представь, что осталось от бедолаги? – Палыч скептически глянул на Петровича и продолжил. - Не все получится сразу, но при некотором старании, надеюсь, освоишь станок. Порядок работы запомнил?
Петрович горячо взялся за дело. Первый день на новой работе, ударить лицом в грязь не хотелось. Споро открутил шесть гаек на трех п-образных скобах-хомутиках, подцепил крюком и, перехватывая цепь подъемника, открыл массивную крышку барабана. Галтовка оказалась наполовину загружена «блинами», заготовками для фланцев. Вспомнив инструктаж, Петрович подпер крышку палкой, чтоб не свалилась на голову, и принялся выгружать заготовки и раскладывать по ящикам.
– Считаешь и мелом пишешь на ящике количество, - неожиданно материализовался за спиной Палыч. Мастер прихватил в ладонь заготовку, провел пальцами по поверхности, тронул углы, проверяя отсутствие зазубрин, пояснил шутливо.
– Галтовка напоминает жизнь, которая сталкивает и трет нас друг о друга, и мы становимся спокойнее и терпимее, а некоторые поднимаются до толерантности.
– Глубоко, - только и сумел отреагировать Петрович, пораженный неожиданным философским сравнением.
– Помни об этом, - резюмировал Палыч и отправился в цех.
«Трепач, видно, не из последних, но о деле беспокоится» - сделал для себя вывод Петрович и принялся загружать барабан. Работа оказалось не столь сложной, как предрекал мастер. Мысль об истирающих моментах внутри барабана не давала покоя и требовала немедленной проверки. Подобрал среди мусора пару старых брезентовых рукавиц и забросил с металлом. Барабан сотрясался, выбрасывал струйки пыли из щелей неплотно прилегающей крышки, заставлял подпрыгивать и сдвигаться весь агрегат. Через час не нашел и следа рукавиц. Катящееся и ударяющее друг друга железо истерло жесткий брезент в пыль. «Мощь!» - выдохнул потрясенно.
Пока с грохотом и шумом крутилась первая самостоятельно загруженная партия, отправил с погрузчиком заготовки в токарный цех. Отыскал совковую лопату и метлу, принялся выметать и выгребать из углов годами копившиеся пыль, грязь и прочий мусор. Среди пыли попадались пригодные к работе болты и гайки. Подбирал и складывал в подвернувшееся старенькое ведерко: «Глядишь и пригодятся».
К грохоту притерпелся, неторопливая работа сняла тревогу, и пришли по няпонятной ассоциации давно оставшиеся в прошлом воспоминания. Советская власть, вечная ей память, приветствовала тягу молодежи к знаниям, и не сумевшие получить достойное образование на дневном отделении института или техникума запросто могли воспользоваться вечерним или заочным. Петрович, тогда еще «Колька», без проблем поступил в университет на исторический. Как и небезызвестный Онегин, «Он рыться не имел охоты в хронологической пыли», но очень привлекало преобладающее присутствие на факультете девчат, два оплачиваемых двухнедельных отпуска на сессии и перенос очередного непременно на лето.
Проблема жилья разрешилась неожиданным и благоприятным образом: у однокурсника супруга оказалась комендантом малосемейного общежития, и Колька получал на время сессии свободную комнатку с полутораспальной кроватью, столом, туалетом и душем. Все условия для учебы, но душа и тело требовали развлечений и любви. Разнообразия не случилось: первый роман с однокурсницей Любой-Любашей оказался последним, растянулся на все время учебы – шесть лет, двенадцать двухнедельных с перерывами по полгода встреч…