Включай характер, Борода! (сборник)
Шрифт:
От славных революционных времен, когда гильотины использовались только для быстрой и «безболезненной» рубки “реакционных” голов, в нынешних мало осталось: только направляющие столбы да косой острый нож, да круглосуточная ритмичность чавкающе-рубящих ударов, уплотняющая, упрессовывающая серое вещество в головах пролетариев в жесткий гранит злобы и ненависти.
Нынешние гильотины не обезглавливают тела, но они в работе: неустанно роняют косые ножи, и падают полосы отрубленной стали, и слышится удовлетворенный, сытый смешок в скрипе проворачивающихся валов. Гильотины делают бойцов, готовых в нужную минуту
Сверхурочная
Антикоррупционные мероприятия и
антиворовские меры в России
носят поощряющий характер
Куда ни кинь, везде клан
Не знаю более гадкого времени, чем без десяти пять вечера пятницы. Окончание напряженной рабочей недели, завершение тяжелого дня, предчувствие отдыха и пива безжалостно прерывается ВСЕГДА внезапным появлением начальства с мольбой, просьбой, требованием немедленно, не сходя с места, прямо сейчас, выполнить неприятную, трудную, мало оплачиваемую работу.
Расположившиеся вдоль правой стены цеха гильотины – ножницы для резки металла – дорубали последние в заказе детали и заготовки, когда в проходе между станками ожидаемо неприятно замаячила коренастая фигура мастера заготовительного участка Михалыча.
– Федор Алексеевич, - Михалыч говорил тем уважительнее, чем неприятнее задание. – Срочное дело. Очередного олигарха привезли.
– А отложить до понедельника?
– Вот шутишь, и меня до ручки дошутишь,… - Михалыч платком вытер разом вспотевшую лысину, в его взгляде и голосе сверкнули слеза и скорбь. – До понедельника клиент может стать заказчиком.
– Трудно с ними, - я непритворно посочувствовал мастеру. – За срочность вдвойне и сверхурочный час: уикэнд-то уже начался.
– Без ножа режешь, расценки не я выдумываю, - протестно взмолился и сразу сник Михалыч.
– Черт с тобой. Готовь аппарат. Как душевное спокойствие сохранить?
– А разве оно существует? Там точно, олигарх?
– Точно-точно, иди уже.
– А для душевного спокойствия, Михалыч, приседайте по утрам.
– Помогает?
– Сами знаете, что нет.
– Трепло, - утомленный разговором Михалыч устало потащился в инструменталку.
Я не зря уточнил социальный ранг «клиента». Дело строгое и тонкое. Олигархи, депутаты и чиновники работали каждый в своем поле, в установленных границах, окучивали очерченные грядки, обихаживали выделенные участки.
Чиновник богател взятками и распиловкой бюджета; депутат проституировал, продавая заинтересованным сторонам голос и интересы избирателей; олигарх отхватывал и заглатывал особо крупные куски: отрасли, регионы, министерства.
Для меня, простого работяги, все воры на одно лицо. Все по людям, судьбам шагали. Наворованный миллиард - синоним сотен убийств, но моего мнения никто никогда не спрашивал.
Для «господ» статус имеет значение: олигарх не опускался до депутата; депутат кривил рот при виде чиновника; министр завистливо презирал обоих. Учитывая реноме «снобов в законе», приходилось держать три отдельные гильотины.
Как исключения из правил встречались отмороженные на всю
Прошел к гильотинам-головорубкам. Французский «Склифософский» Гийотен инженерно развил идею мифического «Домоклова меча»: придумал гениальную приспособу для рубки «реакционных французских голов»: косой нож падал под собственным весом, обратно вытягивался веревкой через блок.
Мой арсенал, хотя и повторял оригинал, гораздо более технологичен. Кривошипно-шатунные, гидравлические, пневматические, комбинированные. Перерубали, даже если голова и шея «слуги народа» не помещалась в телевизионный экран. Включив станок, пощелкал кнопки настройки упора и прижимов. Нажал педаль, и сверкающий полированный верхний нож воровато бесшумно и быстро скользнул по нижнему и вернулся в исходное, настороженное, готовое к быстрому действию положение.
– Нормально работает, - прокомментировал незаметно подошедший Виктор Иваныч: слесарь-наладчик, заботами которого крутилась и «дышала» пережившая все мыслимые сроки эксплуатации цеховая техника. – Еще нажми. Нормально. Мастер подослал проследить, чтоб сбоя не случилось.
Заводское оборудование – наследие советских времен, наворованное или скупленное за бесценок с обанкроченных промышленных гигантов. По-мальчишески стройный и подвижный, в донельзя замызганной спецовке, Иваныч дарил станкам вторую жизнь, а хозяевам завода чистую прибыль. Приостанавливаясь на нечастые перекуры жаловался: «Целую жизнь спецовкой обтираю станки. Ни хрена чище не становятся.»
– Надо таблички на аппаратах повесить. Скандала не оберешься, если кто по незнанию депутату на чиновничьей башку снесет, - добродушно пошутил Иваныч. Слесарю хотелось поговорить. Закурил и поделился. – Мальчишкой на завод пришел. Директор у нас заядлый охотник был и рыбак. На охоту гонял на заводских вездеходах-снегоходах, бензин заводской; ружья и снасти “в подарок” от коллег и подчиненных, а вот добытая лисичка, кабанчик, выловленная рыбка - уже свои. И теперь ничего не изменилось: недра - общенародные; деньги на развитие, разведку и прочее - из бюджета, а прибыль уже своя. Да еще президент пообещал убытки от санкций компенсировать. Российские олигархи расходов нести не должны.
– Прав, Иваныч. Платит за все народ: денег у бедных немного, зато бедных до хрена, и общая для всех стабильность и надежда на небо в алмазах.
– Так и я за надежду и свет в конце тоннеля, - Виктор Иваныч обжег зажигалкой сигарету и глубоко затянулся, - но как ни гляну вперед, загораживает свет чужая спина, а присмотришься – жирная жопа.
В ожидании «клиента» набулькал в алюминиевый стаканчик кофе из термоса. Прислушался и подпел доносящемуся со стороны сварочного участка древнему шлягеру «Все могут короли». Прихлопнул ладонью станину. Прогресс: ни за веревку дергать, ни за рычаг тянуть, только кнопочку нажать, и покатится головушка. Но и обидно. Французы, по словам того же Вити Гюго, правосудием руководствовались, приговор читали. У нас ни одного вора не осудили, а казнят победившие конкуренты или обиженные подельники.