Владетель Мессиака. Двоеженец
Шрифт:
— Милая моя Диана! — продолжала графиня: — Будь мужественной. Пробил час, и мы расстанемся с тобою навеки…
Диана вскрикнула.
— Нет… нет… — сказала она, — это невозможно… Я не верю вам! Разве мать покидает так своего ребенка?… Вы будете жить… проживете долго…
— Будь тверда и покойна! Дай мне умереть, не истощая моих сил; они мне еще нужны…
Диана встала на колени перед кроватью и уронила лицо на грудь умирающей, стараясь заглушить рыдания.
— Мне нужен священник, — начала опять графиня: — Чтоб исполнить последний долг христинина… Сходи же в Варен и попроси прийти тамошнего священника, мне надо исповедоваться… Приведи его, если можно, поскорее… я чувствую, мои минуты сочтены…
Диана накинула на плечи мантилью и поспешно направилась к своему приходу — исполнить поручение матери.
Графиня де Сен-Жильда, жизнь которой изобиловала добрыми делами, была истою христианкой; но несмотря на свою набожность и усердие к молитве, странная вещь, она никогда не исповедовалась и не причащалась. Это удивляло доброго священника, и он тщетно старался разъяснить себе эту странность.
— Оставь нас одних, дитя мое, — сказала графиня дочери, когда последняя вошла с священником к ней в комнату. — Благодарю вас, отец мой, — обратилась она к священнику. — Вы видите — время не терпит. Выслушайте мою исповедь… Но прежде позвольте мне разъяснить вам причину, почему я буду исповедоваться в первый раз… Я глубоко верую во все то, что повелевает нам церковь… В продолжение двадцати лет я не каялась в грехах своих перед отцами церкви, потому что знала заранее, что они приказали бы мне простить того, кого я не хотела прощать…
— Что такое, дочь моя? — спросил удивленный священник.
Графиня прервала его.
— Я ничего не забываю, отец мой! — сказала она. — И не могу забывать, говоря каждый день на молитве: «и остави нам долги наша, яко же и мы оставляем должником нашим». Вам это кажется непонятным? Итак, выслушайте мою исповедь или, вернее сказать, историю моей жизни, и тогда вы все поймете.
Старый священник сел у изголовья умирающей, и графиня тихим голосом принялась рассказывать ему; она говорила долго. По окончании исповеди она спросила:
— Понимаете ли вы теперь, отец мой, отчего я не могла простить?…
— Увы! — прошептал побледневший священник. — Я вижу ясно… но прошу, ради распятого на кресте Христа, простившего своим мучителям, простите!
— Отец мой! У меня на это не хватит сил… я слишком много страдала…
— Всякая сила дается от Бога… просите Его с искренним сердцем…
— Уж не раз молила я Его о ней… Моя молитва не доходит до Него! Будем Его молить вместе… отец мой, помолитесь за меня!…
Старый священник произнес дрожащим голосом:
— Царь мой, Бог мой! С полной верой раба Твоя усердно молит Тебя… услышь ее пламенную молитву… Она умоляет Тебя, ниспошли ей смирение, отклони от нее всякую ненависть, гнев к тому, через которого она столько страдала… Быть может, тот уже и раскаялся… и наказан за свое преступление… Раба Твоя молит Тебя простить ее во всех ее прегрешениях, когда она предстанет перед лицом Твоего… Страшного Суда…
Священник умолк. Губы графини еще шевелились. Ее лицо словно светилось внутренним светом, выражение его было кротко и спокойно.
— Отец мой, — сказала она минуту спустя, — твоя молитва к Богу не напрасна… Моя душа просветлела…
— Это уже много, дочь моя, но еще не все!…
— Чего же нужно еще!
— Прощаешь ли ты?
— Да, мой отец, — ответила графиня, — да, я прощаю от всего сердца!…
Старый священник оставался еще с час у умирающей. Когда он оставлял ее, последние слова его были следующие:
— Да простит Господь Бог все грехи твои.
Глава III
ПИСЬМО
Увидев, что священник ушел, стараясь скрыть свои слезы, Диана вошла в комнату матери.
— Не плачь, дитя мое, — прошептала графиня. — Клянусь тебе, что я теперь совершенно счастлива… меня огорчает только то, что я оставляю тебя одну на этом свете…
Она обняла Диану и нежно прижала ее к своему сердцу, потом продолжала:
— Помоги мне подняться… подложи мне подушку под спину и принеси перо, чернила и бумагу.
— Вы хотите писать, матушка? — прошептала девушка.
— Да.
— Да будете ли вы в силах? К чему вам утруждать себя!… Не лучше ли вам будет продиктовать мне?
— Нет, дитя мое, — возразила умирающая, — мне нужно написать самой.
Собравшись с силами, графиня написала дрожащею рукою несколько строк, подписала свое имя и, положив письмо в конверт, запечатала его тремя черными печатями, а затем надписала на нем следующий адрес:
« Его высочеству Филиппу Орлеанскому,
регенту Франции».
После этого графиня закрыла глаза; дыхание ее сделалось прерывистым. Диана в ужасе не могла произнести ни слова. Кризис продолжался около часу; графиня снова пришла в себя и слабым голосом сказала дочери, наклонившейся к ней, чтоб не упустить ни слова:
— Теперь, дочь моя, ты услышишь мою последнюю волю… Господь призывает меня к себе… Когда меня не станет, ты будешь в страшной бедности… Нам уже давно угрожала нищета… Надо было чем-нибудь жить… Я делала долги… этот дом нам больше не принадлежит… Тебя, вероятно, попросят отсюда. Впрочем, тебе бы и нельзя было оставаться одной… Ты найдешь здесь, у меня, несколько золотых монет… вот все, что у нас есть…
Графиня замолчала и после больших усилий продолжала:
— С этой незначительной суммой ты отправишься в Турен, где, как тебе известно, живет твой единственный родственник, дядя Жан де Визе. Он никогда не был особенно богат, мой бедный брат; а теперь, по слухам, он окончательно разорился; но у него доброе сердце… он не откажется принять тебя…
Графиня ослабевала. Диана плакала. Умирающая продолжала:
— Если, наконец, ты лишишься всего… будешь окончательно в нищете… без куска хлеба… тогда, и только тогда, ты отправишься в Париж пешком, если нельзя будет иначе, побираясь в дороге милостынею… ты пойдешь в Пале-Рояль; если тебя не допустят до регента, ты спросишь маркиза Тианжи, друга Филиппа Орлеанского и капитана гвардии… Ты скажешь ему, что послана графиней де Сен-Жильдой, твоей матерью… Ты отдашь ему это письмо, он передаст его своему начальнику, и ты будешь спасена… Но до того дня береги это письмо… это твое единственное богатство… единственное наследство!… Все поняла?…