Владимир Красно Солнышко. Огнем и мечом
Шрифт:
Они не заметили третьего княжича. Святополк стоял у стремени своей лошади, глядя широко раскрытыми глазами на Рогнеду с сыновьями. В его глазах даже заблестели слезы, княжич с досадой дернул поводья лошади, от чего та всхрапнула, потом кинул их подскочившему холопу и почти бегом направился к крыльцу. Князь наконец повернулся к пасынку, окликнул:
— Святополк!
Но мальчик уже взбежал по ступеням, с отчаяньем махнув рукой. Княжича душила обида. Он никому не нужен, ни отцу, ни матери, которая только и знает, что свои молитвы! Святополк не видел такой вот ласки, а потому завидовал братьям, и эта зависть много лет разъедала душу
Вечером Рогнеда с тревогой ждала в ложнице, придет ли князь. Не дождалась. Это было настолько обидно, что она дала себе слово, что никогда больше не сделает навстречу мужу ни одного шага. Зачем нужно возвращать ее сюда, если к себе не зовет и сам не идет?! Очень хотелось уехать обратно в Изяславль, только забрать с собой Ярослава и Всеволода. Княгиня чувствовала себя обманутой. За ночь она передумала многое. Заснула лишь на рассвете и проснулась тоже не рано. В ложницу никто не заходил, ей даже не принесли попить, как делали раньше. Стало совсем обидно.
Вдруг она услышала, как в дверь кто-то довольно крепко стучит. Накинув на плечи большой плат, подошла, взялась за ручку и только тут сообразила, что сама же заложила ее на ночь большой щеколдой! Едва сняла задвижку, дверь тут же резко распахнулась. На пороге стоял взволнованный князь:
— Ты?! Что с тобой?
— Со мной? — изумилась Рогнеда.
— Ты почему заперлась на всю ночь и все утро?! — Владимир вошел и сел на лавку. — Ну ночью меня впустить не хотела, а утром-то что? Всех холопов перепугала. На улице день-деньской, а у тебя заперто.
Рогнеда без сил опустилась на ложе. Только сейчас она поняла, что муж и войти не смог, потому что заперто. Ее губы неожиданно дрогнули в улыбке. Князь смотрел недоуменно:
— Что? Ну что?
— Я… закрылась по привычке… Как в Изяславле делала, пока там жила. — Ее глаза смотрели со смехом и умоляюще одновременно. Владимир тоже усмехнулся, потом улыбнулся, потом… потом они от души хохотали. Ну, а потом все же было все остальное, чего не случилось ночью из-за ненужной привычки княгини.
Рогнеда не сразу привыкла к тому, что не надо заботиться о работе челяди, о том, что творится в поварне, на конюшне, чем заняты те или иные холопы в любой день, отвезли ли должное на торг и не пустуют ли ткацкие станы… Князь с изумлением наблюдал, как жена пытается вмешиваться в хозяйские дела княжьего двора:
— К чему тебе это? Ключники же есть…
Та смущенно жала плечами:
— Привыкла.
Сначала Владимир не понимал:
— К чему привыкла?
Постепенно понял, что Рогнеда в Изяславле не бездельничала, что она уже хорошо разбирается в ведении большого хозяйства и распоряжается с толком. Но все равно это занятие не для княгини, ни к чему самой ходить к кожемякам или в шерстобитную. Рогнеде пришлось отвыкать, этому помогло то, что она снова тяжела, для дитя вредно, чтобы мать дышала кислым запахом кож или глядела на огонь в ковне. Но вот за челядью еще долго приглядывала, те сразу почувствовали, что прибыла хозяйка. Князь смеялся над ее заботами, уговаривая оставить работу и ключникам.
Однажды вечером Владимир вдруг улегся на бок, опершись на согнутую в локте руку, и, уставившись в лицо Рогнеде, начал рассказывать ей… как ночевал у князя в Турове, где ему приснился необычный сон. От внимательного взгляда князя не укрылось смущение жены.
— А
Рогнеда полыхнула краской по самые уши и прижала палец к губам:
— Тсс! Зачем выяснять?
Князь хотел спросить еще что-то, но жена не дала, горячо обняла и закрыла рот поцелуем…
Позже, откинувшись на спину, Владимир удовлетворенно пробормотал:
— Не сон…
Рогнеда постаралась спрятать улыбку.
Князь лежал, закинув руки за голову, и задумчиво глядел в потолок. Рогнеда смотрела на любимое лицо и пыталась понять, о чем муж думает. За те годы, что жили в разлуке, Владимир сильно изменился. Он стал настоящим князем, много воевал, многих покорил, дань Киеву платят даже те, кто не платил при его отце князе Святославе. Владимир чувствовал себя хозяином на Руси. В князе проявилось и другое — стал участливым, добрым к тем, кому нужна помощь. Княгиня уже видела, как по улицам Киева ездят большие телеги, груженные снедью, с них раздают пищу сирым и убогим. Любой нуждающийся мог прийти на княжий двор и попросить помочь, кормили и поили всех, кто шел. Конечно, пользовались и те, кто просто ленился добывать пропитание сам, но это быстро становилось понятно, таких гнали и больше не пускали. Но каждый киянин знал, что князь в беде не бросит. Князя любили в Киеве, Рогнеда это видела и радовалась.
И все равно оставалось что-то непонятное, пожалуй, во взгляде Владимира появилась мягкость. Нет, он оставался нетерпеливым, легко ярился, легко начинал злиться, но быстро успокаивался и жалел о сказанном резком слове.
Князь, все также глядя в потолок, вдруг произнес:
— В Берестье встретил одного монаха… от Мешка бежал… Чудные слова говорил. — Владимир перевернулся на бок, подперев голову согнутой рукой и не отрываясь смотрел на жену. Потом все же не вытерпел, протянул правую руку, провел кончиками пальцев по ее крупной груди, коснулся яркого выпуклого соска, пока говорил, так и водил, заставляя сердце женщины биться все сильнее. Но вместе с тем она внимательно слушала, понимая, что муж говорит не просто так. — В мире всем правит любовь…
Вот с этим Рогнеда была полностью согласна, она придвинулась к князю ближе, тот поддержал движение жены, притянул к себе, гладя теперь уже спину и то, что пониже. Такие ласки всегда приводили княгиню в трепет, а ласкать Владимир умел. Чувствуя, что женщина задрожала под его руками, перевернул на спину, и беседа продолжилась не скоро.
Все же на рассвете князь принялся рассказывать снова. Он говорил об уверениях монаха в том, что все люди должны любить друг дружку. Рогнеда ахнула:
— Как все?! Как я могу любить татей, едва не лишивших меня жизни?!
И тут же прикусила язык, осознав, что невольно проговорилась. Она не рассказывала Владимиру о происшествии на дороге, о том, как чуть не погибла. Князь понял, что здесь что-то от него скрыто, резко повернул Рогнеду к свету, пытливо посмотрел в глаза:
— А ну расскажи!..
Стало ясно, что отпираться бесполезно, княгиня попыталась все свести к нескольким фразам, но Владимир уже не позволил юлить, строго велел говорить все как было. Рогнеда дрожала, заново переживая сначала кошмар пожара в тереме, а потом ужас одиночества посреди дороги в замерзшем лесу с одиннадцатью мертвецами и раненым Изоком. Князь снова притянул ее к себе, гладя и уговаривая: