Владимир Ленин. Выбор пути: Биография.

Логинов Владлен Терентьевич

Встречи в Питере, Москве, Уфе, Самаре, Омске свидетельствовали о том, что кажущееся преобладание «экономистов» являлось не столько следствием их силы, сколько прямым результатом слабости организаций. Иными словами, самоограничение вопросами текущей экономической борьбы воспринималось многими социал-демократами не как «идейная позиция», а как констатация своей неспособности поставить вопросы, связанные с борьбой против самодержавия, в практическую плоскость. А стало быть, надо не отгораживаться от них, а помочь им и привлечь на свою сторону²⁵.

«Обсудив всесторонне вопрос, — рассказывает Мартов, — мы решили принять

приглашение на съезд… и сейчас же списаться с группой «Освобождение труда», предложив ей прислать нам свой мандат на этот съезд. На съезд мы должны были представить обстоятельное «исповедание веры», в котором отчетливо были бы выражены революционные задачи партии, как мы их понимаем, и коллективную свою кандидатуру в редакторы партийного органа мы должны были принять только на основе утверждения съездом этой программы»²⁶.

Спор возник вокруг вопроса о взаимоотношениях со Струве и его друзьями. Мартов, который вообще недолюбливал Струве, полагал, что поворот легальных марксистов к либерализму вполне определился и вести с ними дело бесполезно и вредно, ибо, даже сотрудничая с социал-демократами, они будут тянуть одеяло на себя. Но Александр Николаевич объяснил ему, что без поддержки Струве все их планы повисают в воздухе.

На постановку легального журнала в Питере в то время необходимо было около 30–40 тысяч рублей. О такой сумме на свои нелегальные издания они не могли и помышлять. Две тысячи мог выделить из своих личных средств Потресов. Тысячу давала Калмыкова. Одну или две тысячи обещал Ульянову давний самарский знакомый Алексей Ерамасов. Еще тысячу рублей мог дать приятель Потресова по гимназии, богатый помещик и переводчик Канта Д. Е. Жуковский, в Саратове — губернский предводитель дворянства граф А. Д. Нессельроде, а в самом Пскове — бывший народник Николай Федорович Лопатин, получивший наследство от деда. Но, как выразился Потресов, вся эта «марксистообразная демократия» непременно закрыла бы «перед нами свои кошельки, если б Струве и К° объявили нам войну». Поэтому Александр Николаевич считал, что на определенных условиях союз со Струве необходим и надо держать себя по отношению к нему вполне лояльно и гибко²⁷.

Позиция Владимира Ильича была иной. Он, как и Мартов, был уверен, что эволюция Струве в сторону либерализма неизбежна. Но для того чтобы занять достойное место в кругу именитых земцев, ему необходимо было выступать в роли представителя «сильной революционной партии действия». Это и объясняло его готовность к сотрудничеству с социал-демократами даже в качестве «второй скрипки». А коли так, считал Ульянов, то не надо заниматься дипломатией, демонстрировать лояльность или идти на «союз». «По-моему, — писал он Потресову еще в январе 1899 года, — «утилизировать» — гораздо более точное и подходящее слово…»²⁸, то есть ограничиться сугубо деловыми контактами, несущими свои выгоды обеим сторонам.

В конечном счете все трое сошлись на том, что «разговоры со Струве и его коллегами, которые должны были вскоре приехать в Псков, должны вестись на основе ясно сформулированного нами нашего Сгеdо, в котором должна быть недвусмысленно подчеркнута наша позиция… Я предсказывал, — пишет Мартов, — что в этом случае соглашение будет сорвано в самом начале. «Посмотрим», — отвечали мне товарищи»²⁹.

ДВА ПАСПОРТА

Ульянов

тут же засел за написание принципиального заявления «литературной группы», и, поскольку все было оговорено, очень скоро документ был готов. Обычно его публикуют под заголовком «Проект заявления редакции «Искры» и «Зари». Однако более точным является, видимо, название первой публикации в IV «Ленинском сборнике»: «Проект заявления «От редакции», — ибо об «Искре» и «Заре» в марте 1900 года открытого разговора не было. Речь шла о редакции «Рабочей газеты», центрального органа партии, которую должен был утвердить смоленский съезд, и о заграничном журнале.

Проект заявления «От редакции» как раз и формулировал позицию и задачи этих изданий. Наше движение, писал Ульянов, находится «в критической стадии». С одной стороны, несмотря на повальные аресты, оно с поразительной быстротой «проникает все глубже в рабочий класс» и «пустило в самых различных углах России так много здоровых ростков…». С другой — это движение раздроблено, носит кустарный характер, и местные кружки оторваны от аналогичных групп, действующих не только в других местах, но и в тех же самых центрах. И если в начальный период эта раздробленность была в какой-то мере неизбежна, то теперь она стала недопустимой, ибо интересы движения требуют перехода к высшей форме организации — созданию партии¹.

Положение усугубляется тем, что такая литература, как «Кредо» или нелегальная газета «Рабочая мысль», пытается создать «особое направление», которое отрицает необходимость сплочения, всецело полагаясь на «естественный процесс». А русская «легальная литература с той пародией на марксизм, которая способна только развращать общественное сознание, еще усиливает этот разброд и эту анархию…». И главная опасность состоит в том, что «узкий практицизм», проповедуемый и теми и другими, грозит разрушить связь между социал-демократией и стихийным рабочим движением².

Нисколько не отрицая значения I съезда РСДРП и разделяя основные идеи его «Манифеста», мы тем не менее полагаем, писал Ульянов, что нельзя механически восстановить прежний центр, что «объединение нельзя попросту декретировать… его необходимо выработать». А для этого важно «разобраться» в различных разнородных интеллигентских течениях, создать программу, которая развивала бы социалистические идеи «в духе Маркса и Энгельса» и отвергала оппортунистические поправки Бернштейна, разработать приемы и методы самого объединения. Именно эти задачи и призваны решить предлагаемая общероссийская нелегальная газета и журнал³.

В мемуарах, вышедших спустя много лет, Оболенский, как и положено, пишет, что по отношению к тем, кто не соглашался с «ортодоксальной» позицией, Ульянов был ужасно нетерпим: «Спорил он исключительно неприятно — высокомерно и презрительно, усыпая свою гладко льющуюся речь язвительными и часто грубыми выходками…»⁴

Но в заявлении «От редакции» этой нетерпимости нет. Скорее наоборот. Вместе с определенной демонстрацией своей «ортодоксальной» позиции заявление отразило и впечатления, вынесенные Ульяновым из встреч в Петербурге и Москве, Уфе и Нижнем Новгороде, из бесед в Пскове с Потресовым и Мартовым, Оболенским и его коллегами. И проявилось это прежде всего в том, что Владимир Ильич решительно отказывался от разрыва с колеблющимися и искренне заблуждавшимися социал-демократами, оставляя для них «возможность совместной работы».