Владимир Ост
Шрифт:
– Ну нам-то, работникам, конечно, обычную зарплату давали, а государство, по-моему, за это получало определенную плату.
– Сколько?
Алексей Алексеевич поднял взгляд к потолку и задумался. Василий украдкой подтянулся в кресле и стал разглядывать бумаги, лежавшие на столе.
– Думаю, речь может идти о суммах… в миллион или полтора миллиона… долларов… за каждого, – медленно сказал Русанов и опустил взор на собеседника, но за мгновение до этого Наводничий успел уставиться куда-то в угол комнаты.
– Хотя я не уверен, –
– Ну, а как вы отнесетесь, скажем, к тому, что сейчас вот возьмут и решат похоронить Ленина?
– Это будет научная потеря. Все-таки никто в мире подобного не делал. Мы накопили уникальный опыт. Жалко, конечно, будет. Мы всю жизнь работали над этим.
– Да, это неприятно, когда зарывают труд всей твоей жизни. Но пока вам можно не расстраиваться, может быть, все обойдется.
– Посмотрим.
– Не хотел бы вас обидеть, но такой вот еще вопрос: ходят слухи, что некоторые части Ленина сохранить не удалось и что поэтому их сделали из воска или еще из чего-то, это правда?
– Нет, все, что было, то и осталось. Я работаю в лаборатории с пятьдесят второго года и могу сказать, что никаких изменений не произошло. Некоторые негативные изменения тканей произошли в самом начале, в двадцать четвертом году, когда еще не собирались сохранять тело на долгий срок. Пальцы на одной из рук потемнели, поэтому теперь они поджаты в кулак. Чтобы было незаметно.
– Хорошо. Скажите, а внутри тела что находится?
– Ничего. Внутренние органы удалены.
– Ага! Так-так. Тогда каким же образом сохраняется объем тела? Внутри должен быть каркас, чтобы живот не проседал.
– Каркаса нет. Грудная клетка сама держится – за счет ребер, а в брюшную полость мы помещаем ткань, рулон обычной ткани, которая пропитана бальзамирующим раствором. Поэтому в саркофаге тело смотрится нормально. Но, вообще-то… обычно мы о таких подробностях не говорим. Это может показаться неэтичным по отношению к посетителям мавзолея на Красной площади.
– Конечно. А вот глаза как? Там что внутри?
Алексей Алексеевич вздохнул.
– Глазные яблоки заполнены специальной пастой. Она обладает теми же сохраняющими свойствами, что и бальзам для тела.
– А голова Ленина, насколько я знаю, пустая, да?
– Да. Мозг удален. Он находится в Институте мозга и хранится в виде срезов, которые помещены между стекол.
– Но если мозг из головы Ленина вынули, значит, ему череп пилой распиливали. На голове должен быть довольно-таки большой шрам.
– Вы рассуждаете здраво. Шрам действительно существует. Он тянется от уха до уха через темя. Раньше, чтобы скрыть шов, вокруг головы клали такой, знаете ли, венчик. Но теперь необходимости в венчике нет. Шов замаскирован специальной пастой, она имеет цвет кожи и незаметна для посетителей мавзолея.
– А какие манипуляции с телом проводятся сейчас?
– Мы периодически опускаем тело в бальзамирующий раствор. Нечасто, примерно раз в полтора года.
– И как вы его кладете в ванну? Прямо в костюме?
– Зачем же? Раздеваем его и погружаем. И бальзамирующий состав проникает внутрь тела.
– И в голову, да?
– Конечно. Бальзам попадает туда через горло.
– Наверно, когда вы его в ванну кладете, у него из носа пузырьки идут. Ведь из пустой головы воздух должен выходить, правильно?
Русанов кивнул.
– Вот бы фото сделать, – мечтательно сказал репортер.
– Извините, но фотографировать эту процедуру нельзя, – безразличным тоном сказал Русанов. – К сожалению.
– Эт-то да, – искренне пригорюнился Василий.
– У вас есть еще вопросы?
– Позвольте сфотографировать вас, – сказал Наводничий. – Вот, скажем, на фоне портрета Ленина, раз уж нельзя попасть в вашу лабораторию.
– Да, пожалуйста. Но я не говорил, что нельзя попасть в лабораторию, – сказал Русанов, и в глубине его спокойных синих глаз скользнула искра озорства. – Я говорил, что запрещено фотографировать процедуры, которые проделываются с телом Ленина.
Василий даже не пытался скрыть своего удивления и радости.
– Да? – сказал он, едва веря в удачу, но уже напряженно соображая, что ему сулит предложение Русанова. – Значит, можно будет сделать съемку в лаборатории? О, ого! Алексей Алексеевич, спасибо! А может… там есть еще какие-то тела, которые вы сохраняете? И может, вы разрешите сфотографировать их?
– Конечно, – индифферентно ответил медик. – Мы как раз занимаемся сейчас очень интересной работой. Восстанавливаем мумию древнего скифского воина.
Василий слушал и одновременно готовил фотоаппарат к съемке. На этот раз он пристегнул не тот громадный объектив, через который разглядывал голубя на голове Маяковского и ножки девушки, а другой, гораздо меньший. Сверху аппарата Наводничий приладил фотовспышку с поворотной головной частью и деловито огляделся.
– Так, встаньте, пожалуйста, вот здесь, – сказал он. – Ага, вот так. Внимание, Алексей Алексеевич, – Василий нацелил объектив на Русанова. – Работаем.
Один за другим три ярких всполоха метнулись к потолку, раздались щелчки затвора фотоаппарата. Наводничий повернул головку фотовспышки набок и сделал еще несколько снимков. Теперь при каждом щелчке аппарата свет вспышки шарахался о ближайшую стену.
– А почему вы направляете вспышку не на меня, а в сторону? – спросил Русанов.
– Специально. Свет отражается от поверхности потолка или стены (ну, неважно от чего) и рассеивается равномерно. Картинка от этого получается более качественной: не бывает жирной тени за фигурой, и глаза человека не дают красного отсвета.