Владимир Ост
Шрифт:
– Нет, ну что вы. Очень добрый молодой человек. Что вы! Я его за приятеля Артемкиного, внука моего, сначала приняла. Ведь как было? Я спала. Потом проснулась – шум был какой-то в коридоре, как будто что-то тяжелое упало. Или хлопнуло что-то – ну, неважно. Потом слышу, кто-то ходит там. Я решила, внук мой, Артем, с работы вдруг вернулся. Может, забыл что, думаю. Потом этот вот, Гриша, заходит ко мне. «Здравствуйте», – говорит. Я ему тоже: «Здравствуйте». Я ему: «Ты с Артемом пришел?» Он стоит и молчит – глаза круглые. Я ему: «А Артем где, в своей комнате, что ли?» Он говорит: «Ага». И сразу хотел уйти. «Ой, – говорит. – Нам, наверно, уже пора». А я его остановила.
– Так, секунду. А после того, как гражданин Хлобыстин остался в вашей комнате, он как-то вел себя угрожающе? – спросила судья.
– Нет. Я бы рада была, если бы внук мой, обормот, был такой же. Ато живет с этой своей Валькой, а она спит и видит, как бы я поскорее померла, чтоб в моей квартире прописаться. Я вам про Вальку такое могу нарассказать, что…
– Извините, я прерву вас, Надежда Викторовна, – сказала судья, – мы сейчас говорим о гражданине Хлобыстине, а не о вашем внуке и невестке. Поэтому. Все-таки. Ответьте мне еще раз, – тут Матросова подняла вверх указательный палец. – Надежда Викторовна, гражданин Хлобыстин жестами или словесно давал понять, что вы можете как-то пострадать? Вы понимаете, о чем я? Гм. Он вас каким-то образом пугал?
– Нет, не пугал. Он меня в туалет отнес – и все. А потом уже скоро милиция влетела.
– Погодите, погодите. То есть, как это – в туалет? В материалах дела ничего об этом не сказано. Он вас запер в туалете, чтобы беспрепятственно вынести вещи?
– Да нет! Я его попросила отнести меня в туалет. Мне надо было. Ну, приспичило, по-большому.
– Вы раньше ничего об этом не рассказывали.
– Да стыдно было как-то рассказывать. А все почему? Все из-за Вальки, из-за паршивки этой! Ведь специально, когда уходит, всегда горшок подальше от кровати оставляет, стервоза, чтобы я с трудом дотягивалась. А на позатой неделе, нет, даже еще раньше, мы с ней разругались в пух и прах, так она иной раз стала «забывать» горшок из туалета ко мне принести и оставить. Забывчивая! А в тот день, когда этот грабеж приключился, вообще горшок спрятала куда-то. Я попросила Гришу поискать, он поискал-поискал – нету нигде, ну он и отнес меня в туалет, а потом – обратно в постель. Вот кого судить надо, так это Вальку!
* * *
Василий и Владимир танцевали у бильярдного стола под песню из радиоприемника.
Пел мужчина, в чьем голосе звучала бесшабашность и разухабистость: «Раз пошли на дело я и Рабинович, Рабинович выпить захотел. Ну как же тут не выпить бедному еврею, ежли нету слишком срочных дел?»
Друзья, держа большие пальцы рук под мышками, то сближались, высоко закидывая ноги назад, то прыжками удалялись друг от друга, выкидывая ноги вперед.
* * *
– Надежда Викторовна, с момента преступления уже прошло некоторое время, – сказала судья Матросова, ведя корабль судебного заседания по четкому фарватеру, – и вы, наверно, с вашими родственниками успели спокойно осмотреть квартиру. Скажите, кроме видеомагнитофона и аудиоплеера, которые были изъяты у гражданина Марфина, еще что-то ценное пропало?
– Да нет. Если бы пропало, милиционеры бы отобрали у них, – бабушка в инвалидной коляске сделала удивленное лицо, как это уже было неоднократно за время расспросов судьи. – Вы, знаете, странные, извините, вы какие-то вопросы задаете.
– Я задаю вопросы, которые должны полностью прояснить картину преступления, – вежливо сказала Матросова. – Значит, больше ничего не пропало?
– Нет.
– А как же банка компота и… – судья глянула в лежащие перед ней бумаги, – и вилка алюминиевая? Вот, их изъяли у гражданина Хлобыстина и приобщили к вещественным доказательствам, – она наклонилась и достала откуда-то из-под стола два прозрачных полиэтиленовых пакета, в одном из которых в самом деле была дешевая вилка, а в другом – стеклянная литровая банка. Банка была пуста (компот Григорий прикончил с милостивого разрешения группы захвата еще в милицейской машине на пути из квартиры Надежды Викторовны в отделение).
– Господи, банка с вилкой! Да что же их считать? – сказала Надежда Викторовна. – Тем более что Гриша мне цветы подарил. Я это тоже не рассказывала, потому что как-то речь не заходила.
– Какие цветы?
– Гвоздики, – сказала Надежда Викторовна и обернулась к скамье подсудимых. – Ты, Гриша, не смей больше в такие дела влезать! Это я тебе как если бы родная бабушка говорю. Не умеешь ты и не для тебя это – воровать.
* * *
Осташов и Наводничий, сцепившись правыми руками под локти, кружили вприскочку, а радио надрывалось уже другой песней из того же, впрочем, репертуара: «Эх, бабка-бабка! Що ж ты будешь делать, когда наступят зимы-холода? У тебя же ж нету теплого платочка, у тебя же ж нету теплого пальта!»
* * *
– …Сроком на один год… – сказала судья Матросова и посмотрела на Хлобыстина, – условно.
На лице Григория отразилось усиленное предвкушение приятного вечера в пивной.
* * *
Владимир, присвистывая, пустился вприсядку, а Василий скакал, и оба подпевали хору веселых мужчин из радио: «Опсь-топсь, перебирь-топсь, бабушка здорова, опсь-топсь, перебирь-топсь, кушает компот. Опсь-топсь, перебирь-топсь, и мечтает снова, опсь-топсь, перебирь-топсь, пережить налет!»
Закончилась песня под звуки милицейского свистка, в который, раздув щеки, свистнул собственной персоной Хлобыстин, входя в бильярдную.
Увидев его, Наводничий и Осташов радостно взревели: «О-о-о!» – и кинулись к нему с дружескими объятиями и пиханиями.
Когда страсти поулеглись и Григорий снял куртку, Осташов встал на стул и достал со шкафа бутылку водки.
– Кричите «ура»! – сказал он. – Специально припрятал для этого случая.
Василий похлопал глазами, а потом, вздыхая, достал из своего кофра компактный пластмассовый контейнер, открыл его и с видом человека, жертвующего ближним своим нечто-то бесценное, положил тару на столик. В контейнере обнаружилось нарезанное дольками сало и несколько кусочков хлеба.
– Эх, мужики, что бы я без вас делал? – сказал Григорий. – Вот это, я понимаю, встреча. И водочка – вот она! И у Васи, как всегда, шматок сальца заныкан.
– Да, заныкан. А что, я должен дяде все отдать, а самому голодным бегать? Я, между прочим, целыми днями ношусь по делам. Мне нужен автономный и независимый источник питания.
– Ха-ха-ха, ишь ты, развыступался, – сказал Хлобыстин. – За живое Васеньку задели?
– Не за живое, а за жадное, – поправил Осташов.
Наводничий обреченно махнул рукой.