Владимир Ост
Шрифт:
– Любопытно, – сказала судья. – А вот соседка пострадавшей, свидетельница Людмила Федоровна Гнатюкова, которая вызвала милицию, утверждает, что вы эту дверь выломали.
– Да врет она все! – рявкнул, вскакивая с места, Геннадий Марфин. – Чего она могла видеть? Там на всех дверях глазок был жевачкой замазан. – Марфин смешался, замолк, сел, но тут же вскочил и пояснил: – Эту жевачку, наверно, какие-нибудь пацаны прилепили, малолетние хулиганы, наверно.
И снова сел.
– Еще раз, гражданин Марфин, без моего разрешения рот откроете, –
Геннадий сжал губы, словно перед его носом сверкнула хирургическая сталь зубодерных щипцов.
* * *
– Вованище! – сказал Василий, собирая бильярдные шары в треугольную рамку для новой партии. – А что, крыса-то у тебя на мясокомбинате так и не ловится, или ты уже и не ставишь ловушку?
– Ставлю. Не ловятся, твари. Один раз, вообще-то, банка упавшая была, я уж подумал, что попалась наконец крысяра. Подошел, пошевелил ее, и мне показалось, что там кто-то шебуршится, а поднял – пусто… Ничего, рано или поздно попадется какая-нибудь.
– Мне какая-нибудь не нужна, – Наводничий разбил построенные треугольником шары. – Мне нужна здоровенная, жирная фотомодель.
– Они там все как на подбор, откормленные морды.
– Может, они шибко хитрые, крысы эти комбинатовские, поэтому не попадаются? Или может, не хитрые, а ленивые. Там же столько жратвы для них кругом, наверно, а? На хрен им из-за кусочка мяса под банку впираться?
– Я думаю, все-таки вопрутся.
* * *
Используя на манер стенобитного орудия правое плечо, Марфин и Хлобыстин вломились в квартиру. В основном это, конечно, была заслуга здоровяка Григория, вернее, это была полностью заслуга Григория, который при ударе даже оттолкнул Геннадия, так что тот попал плечом главным образом не в дверь, а в дверной косяк.
Если бы Хлобыстин не был с сильного похмелья, то сообразил бы, что субтильный Геннадий ради этого, собственно, и привлек его к делу – чтобы не тратить время на возню с отмычками.
Один единственный накладной замок, на который запиралась деревянная дверь (в середине 90-х деревянные входные двери все еще были не редкостью даже у небедных москвичей), – замок вывернулся и повис, едва держась на шурупах. Взломщики оказались в тесноватой прихожей, и Марфин тут же толкнул задом дверь обратно.
Несколько секунд они стояли, не двигаясь. И в квартире, и за дверью, на лестничной клетке, было тихо. Марфин нащупал на стене выключатель, включил свет. В этот момент белый надувной шарик, задев за торчащий из замка шуруп, лопнул, причем лопнул довольно громко, так что оба налетчика вздрогнули, а по выражению лица Марфина можно было заключить, что он на пару секунд потерял ориентацию в пространстве.
Когда к Геннадию вернулась способность осознавать себя в этом мире, он, вслед за нерастерявшимся Хлобыстиным, увидел прямо перед собой прикрытую выкрашенную желтой краской внутреннюю дверь в комнату. Марфин матернулся в адрес Григория и бросил резиновый лоскут, оставшийся от надувного шарика, на пол. Задержав взгляд на этом белом ошметке, Геннадий шепотом сказал:
– Чувствую, не к добру эта белая тряпка. Как бы и правда сдаваться не пришлось, тьфу-тьфу-тьфу.
Спохватившись, он тут же подобрал резиновый клочок и сунул в карман, пояснив:
– Пальчики ментам останутся.
Справа, за встроенным древним одежным шкафом с занавеской, вместо дверцы, была еще одна, тоже прикрытая, желтая дверь, которая, очевидно, вела во вторую комнату. Налево ответвлялся кривой коридорчик. Немного пройдя по нему и сразу вернувшись, Геннадий тихо сообщил:
– Там сортир и ванная, а потом кухня.
Хлобыстин воспринял информацию с воодушевлением.
– О! Зашибись! Надо поссать, – сказал он и зашагал по коридору. – И попить бы чего-нибудь.
Марфин схватил его за пальто и затащил обратно в прихожую.
– Э, слышь, ты совсем охренел? – сказал он. – Никаких ссать и пить! Быстро шмонаем хату и валим. Очень быстро и очень тихо. Ты – туда, я – сюда, – он подтолкнул Хлобыстина, направляя его к правой внутренней двери, а сам шмыгнул в комнату, которая располагалась прямо как войдешь (вломишься) в квартиру.
Чуть Геннадий скрылся за дверью комнаты, Григорий на цыпочках двинулся из прихожей в направлении, противоположном предписанному. Он справил малую нужду в туалете, потом зашел на кухню и открыл холодильник. Его добычей стала початая литровая банка с консервированным абрикосовым компотом. То, что компот именно абрикосовый, было видно по половинкам абрикосов, которые призывно закачались в емкости, когда Хлобыстин взял ее с полки.
Григорий сделал три больших глотка прямо из банки и поставил ее на кухонный столик. На него же он положил букет, который до этого момента все еще носил с собой. Затем снял пальто, бросил его на табурет, отыскал в одном из выдвижных ящиков вилку и стал вылавливать из компота аппетитную желтую мякоть. Тут, впрочем, он вспомнил о цели визита, и как был, с банкой и вилкой в руках, отправился, наконец, в ту комнату, куда его командировал вдохновитель и организатор преступления Геннадий Марфин.
* * *
– А включи-ка, Вованище, музон, тебе там ближе, – сказал, намеливая кий, Наводничий.
Осташов сделал шаг к журнальному столику и включил стоявший на нем радиоприемник.
«А сейчас, – возгласил из радиоприемника развязный баритон с хрипотцой, – на нашей волне – одесский прибой! Простите, гы-гы-гы, за каламбурец, тык скыть».
* * *
– Надежда Викторовна, – обратилась судья Матросова к пожилой женщине в инвалидной коляске, – давайте уточним. Итак, подсудимый Хлобыстин угрожал вам словами или как-то иначе?