Владимир Ост

Нагаев Сергей

Несколько лет спустя, уже в Москве, старшеклассник Осташов узнал, что насекомое, которое он в Ростове называл красноголовым шмелем, – никакой не шмель. И не оса. И не шершень. А – сколия, паразит личинок жуков-носорогов. Scolia maculata – сколия-гигант. Это выяснилось в Музее зоологии МГУ, куда Володя отправился вместе со всем классом на экскурсию. Там же он окончательно убедился в том, что бабочка, так и не пойманная им у куста жасмина, зовется махаон (это он знал и раньше, но не был уверен). А вот большие кузнечики с красным оперением, как выяснилось, правильно именуются не красноперками, а кобылками розовокрылыми.

…Ощутимый пинок под

зад – вот чем закончилось для Осташова рассматривание насекомых в музее зоологии. Сейчас, вспомнив это, Владимир улыбнулся. Но тогда ему было не до смеха. Колесников – одноклассник, который пнул его, – бросился к ближайшей стене и прижался к ней спиной. «Ну, Колёсик, сейчас ты получишь, гадина», – сказал Володя и двинулся к обидчику. «Мне по жопе бить нельзя, – крикнул Колесников. – Я у стенки». Володя совсем забыл, что по дороге в музей они договорились играть в жопки – игру бесхитростную и у школьников необычайно популярную. Все правила ее заключаются в том, чтобы дать пендаля другому игроку, а самому прижаться задом к стене. Насильно отрывать играющего от стенки запрещается. Так что для продолжения эстафеты вам следует поискать задницу другого участника игры – не прислоненную в данный момент к стене. Володя оглядел музейный зал и увидел, что почти все одноклассники носятся меж стеклянных стендов с экспонатами и награждают друг друга пинками. «Кретины! – крикнула сопровождавшая их биологичка, бессильная остановить разбушевавшуюся мальчишескую стихию. – Я никогда больше вас никуда не поведу, дегенераты. Всем – неуд в журнал! Всех родителей – к завучу!»

Владимир теперешний, лежащий на траве у реки, чуть в голос не расхохотался, вспомнив тот поход в научный храм мумифицирования животных. Веселенькое было времечко…

На этом, однако, воспоминания прекратили свое плавное течение. Картинки стали путаться и развеиваться. Осташова неудержимо клонило в сон.

Лежать на солнцепеке становилось в тягость, даже близость реки не спасала от духоты, и Владимир, превозмогая вялость и расслабленность, переполз в тень огромной ивы.

С поляны доносились восклицания и смех сослуживцев.

«Как хорошо! – подумал Владимир. – Только бы никто не трогал». И уснул.

Проснулся он оттого, что поблизости звучали чьи-то голоса.

Осташов отлепил щеку от руки и поднял голову.

Рядом, совсем близко, лежа на животе, загорала с закрытыми глазами Русанова. Она была в голубом купальнике. Вспомнив розовый сарафан, в котором Анна стояла на платформе, Владимир подумал о ней: «Кобылка розовокрылая», – и усмехнулся. Аналогия с насекомым показалась ему забавной. Мысли на эту тему сами собой продолжились, и Осташов, припомнив зловредное поведение Русановой (когда она скорчила ему рожу), подумал, что Анна, скорее, не кобылка-красноперка, а – сколия.

У берега, хохоча, шумно плескались Ия и Григорий. Хлобыстин был почему-то в рубашке.

Увидев, что Осташов проснулся, он крикнул:

– Вов, похож я на авианосец?

– Ты просто вылитый авианосец, – сказал Владимир.

– Ай-ай, – кричала Ия. – Гриша, дурак, перестань брызгаться.

– Гриша, – сказал Осташов. – А чего ты в рубашке?

– Я ее кетчупом заляпал, теперь стираю, – сказал Хлобыстин. Он окунулся с головой и тут же поднялся. Правая рука его была сжата в кулак. Он разжал ладонь, с нее стала стекать жидкая кашка зачерпнутого со дна песка.

– А вот и стиральный порошок, – сказал Григорий и потер песком левый рукав рубашки. – В полевых условиях песок для стирки и мытья – самое оно. Мы в армии так стирались.

– Мы тоже, – сказал Владимир и снова опустил голову.

– Что-то мне надоело плескаться, – сказала Ия. – Гриш, пойдем в картишки перекинемся, или в волейбол сыгранем. Слышь, пойдем, устроил тут прачечную.

– Господи, – сказала Анна, – что за мужчины недотепистые пошли? Женщинам самим себя приходится развлекать.

Осташову показалось, что это камушек, в том числе, и даже в основном – в его огород.

Он посмотрел на ее лицо, шею, руки, и все остальное.

Анна была хороша. Классические формы, подумал он, Венера Милосская. Только пальцы рук, как отметил про себя Владимир, были слегка коротковаты. Впрочем, это отступление от классики было столь незначительным, что его можно было в расчет не принимать. Не говоря уж о том, что сравнивать руки Анны (или чьи-либо еще) с руками каменной красавицы с острова Милос вообще затруднительно – по объективным причинам.

Помедлив, он пододвинулся к Русановой и попытался приобнять ее за плечи, с трудом соображая на ходу, какой бы отпустить комплимент, но за мгновение до того, как он коснулся Анны, она пренебрежительно сказала: «Что это?» – и чуть ли не с брезгливостью покосилась на Владимира. Осташов, так и не тронув ее, убрал руку.

– Это и есть все развлечение, на которое ты способен? – с усмешкой спросила она.

Владимир озадачился. Понять вопрос можно было по-разному. Либо Русанова оскорбилась (из-за того, что ее замечание насчет недотепистости мужчин приняли за приглашение к близости). Либо она и в самом деле откровенно позвала к сближению, и ее рассмешила неуклюжая и медлительная реакция Осташова на этот зов. Так или иначе, но Владимир снова почувствовал себя ужаленным.

Он молча поднялся и с разбега нырнул в воду.

Отплыв подальше, он лег на спину и замер, глядя в небеса. «Черт побери, что за невезуха сегодня с бабцами?!» – подумал он.

– Аньчик, пошли в волейбол играть, – донесся до него голос Ии.

Выходя из реки, Владимир увидел, что Хлобыстин сидит на берегу в одиночестве.

– Меня, вообще-то, этот тимбилдинг уже достал. Может, пойдем отсюда? – сказал Григорий.

– Сейчас. Обсохнут плавки, и двинем. Ты как с Ией-то прогулялся?

– Ну ее к матери!

– Что, не дала?

– Скажешь тоже – не дала!

– А чего?

– Все было ништяк, пока все не началось. Дура неумелая. Бубенть, надо ж до такого возраста дожить и не научиться ртом работать. Все настроение испортила. Клыками своими.

– Зря ты ее напоил.

– Такую напоишь. Хлещет водку, как лошадь, а сама трезвее меня. Ха-ха, слушай, у меня случай однажды был. Бухали как-то у одной знакомой. Ну вот. А у нее квартира – однокомнатная. Ну и там нас несколько человек было. Накачались мы – в дугаря. Хозяйка уже тоже готовая, и я к ней подлез (я вот почему и вспомнил: там – тоже баба пьяная была). В общем, целовались мы с ней в кресле, целовались, надо уже дальше что-то делать, а хата-то однокомнатная. Ну, потащил ее в ванную. Заперлись, все нормально. Поставил я ее в позу, трусняк спустил, сам уже тоже расчехлился, а она вдруг начала мычать, одной рукой за ванну держится, а другую руку наверх подняла и какой-то знак мне делает. А я лица-то ее не вижу. Ну чего тут думать, въезжаю ей сзади… Ха-ха-ха, и так, главное, смешно получилось, знаешь, как будто я ее насквозь проткнул и изо рта пробку вышиб: как она в этот момент блеванет!