Владимир Высоцкий: козырь в тайной войне
Шрифт:
Я, усталый, умотанный после дикой съемки, прилетаю в Москву. Закрыто. Мне так стало обидно, хоть плачь. Хорошо, что была пожарная лестница, и я, рискуя жизнью, выбиваю, значит, с этой лестницы форточку, выдавливаю верхнее окошко, прыгаю вперед, делаю кульбит, проклиная на чем свет стоит Володю…
Выпить дома нечего, принял снотворное. Ложусь, засыпаю. Слышу какие-то голоса через сон: «Ой, Севка, извини. У нас гости. Знакомься, это Марина». Я бормочу: «Сейчас». Выхожу в соседнюю комнату, а там — Она. Еще пришли Вася Аксенов, Толя Гладилин, Андрей Кончаловский, Ира Купченко…
Володя взял гитару. Я смотрел на эту компанию и понимал, что люблю этих людей. Люблю Васю за то, как он слушал Володю. Люблю Марину. И в этом составе
Как уже отмечалось, эта связь наверняка контролировалась КГБ, и даже более того — направлялась им. Несмотря на то что советская идеология осуждала близкие связи советских граждан с представителями капиталистических государств, были такие ситуации, которые власть негласно поощряла, поскольку они помогали ей во многих тайных операциях. Именно такой была связь Высоцкого с Влади. Во-первых, она лучше всего доказывала миру, что советский социализм вполне демократичен и жизнеспособен (раз уж французская кинозвезда обратила внимание на советского артиста), во-вторых, позволяла советским спецслужбам вовлечь в свои негласные сети влиятельную французскую особу, близкую к кругам русской эмиграции, чтобы посредством этого не только знать, что происходит в этих кругах, но в какой-то мере и влиять на них. Короче, все происходило в соответствии с теми рекомендациями, которые когда-то «выписал» всем политикам мира знаменитый итальянский мыслитель XV века Никколо Макиавелли. В наши дни эти принципы обобщил Роберт Грин, который в своих «48 законах власти» написал на этот счет следующее:
«Лучшие обманы те, при которых вы как бы предоставляете другому человеку выбор: у ваших жертв возникает иллюзия свободы выбора, на самом деле они лишь марионетки. Давайте людям выбор, при котором вы выиграете, что бы они ни предпочли…»
Примерно в эти же дни Высоцкий побывал на официальном банкете в Доме литераторов, где исполнил свою «Охоту на волков» (до этого, как мы помним, он пел ее перед труппой Театра сатиры). Именно после этого выступления песня, о которой в столице уже вовсю ходили всевозможные слухи, стала своеобразном гимном либералов. Им понравилась сама метафора, придуманная Высоцким: «охота с кровью на снегу». Хотя, повторюсь, никакой крови в тех гонениях, которые власти устроили либералам после чехословацких событий, не было и в помине.
Вообще в Москве никогда не заблуждались на тот счет, что в когорте социалистических стран Чехословакия являлась самой ненадежной. Однако и отпустить эту страну на все четыре стороны было нельзя: слишком дорогой ценой она досталась Советскому Союзу — за нее сложили свои головы около 600 тысяч советских солдат. Эта причина, часто озвучиваемая в те годы, станет поводом для того же Высоцкого ответить на нее следующей строчкой в песне «Мы вращаем Землю» (1972): «как прикрытие используем павших». Дескать, нечего прикрываться погибшими на войне ради оправдания своих преступных замыслов. Хотя прикрываться погибшими стремилась тогда не одна советская власть. Например, то же мировой еврейство использовало в тех же целях проблему Холокоста.
Однако можно ли было считать преступными действия Кремля, если у того были весьма веские причины опасаться того, что происходило в Чехословакии? Ведь тамошний реформизм грозил проникновением на советскую территорию. По сути оно уже началось, чему свидетельством была ситуация в экономике, где в яростном споре схлестнулись два течения: «плановое» и «софистское». Первое возглавлял один из лидеров «русской партии», председатель Совета Министров СССР Алексей Косыгин, второе — академик Николай Федоренко, среди ближайших советников которого было много евреев (Бирман, Кацеленбоген и др.) из Центрального экономико-математического института, разработавшие так называемую СОФЭ — систему оптимального функционирования экономики. Первое течение ратовало за развитие советской экономики в плановом направлении, второе — за рыночное, почти идентичное тому, что внедрялось тогда в ЧССР (там упор делался на прибыль и ценовое регулирование).
Поскольку внедрение рыночных механизмов в советскую экономику началось, как мы помним, еще при Хрущеве (оно же послужило примером и для чехословаков), у «софистов» были хорошие шансы победить. Однако страх советских руководителей перед радикализмом чехословацких реформаторов, которые вслед за экономикой грозились начать изменения и в политике (что неминуемо должно было явить на свет вопрос выхода ЧССР из Варшавского Договора, а это означало неминуемой дезинтеграцией всему Восточному блоку), вынудил Кремль задушить «пражскую весну», а также придушить у себя «софистов» (именно придушить, а не задушить, поскольку их идеи тихой сапой все равно проникали в советскую экономику и в 1970 году академик Н. Федоренко будет даже удостоен Ленинской премии, а полтора десятилетия спустя именно идеи «софистов» лягут в основу горбачевской перестройки).
Что бы ни утверждали господа либералы, но факт есть факт: Брежнев подавил «пражскую весну» практически бескровно. Если американцы во время вторжения в 65-м в Доминиканскую Республику уничтожили несколько сот человек, то вторжение в ЧССР унесло жизни меньше десятка чехословаков. Эти цифры меркли перед жертвами вьетнамской войны, которая в те же самые дни полыхала во всю свою мощь: там поборники демократии, американские «зеленые береты», в иной день уничтожали несколько тысяч людей. Достаточно сказать, что только за первые 10 месяцев 68-го авиация США совершила 37 580 налетов на различные населенные пункты Вьетнама и уничтожила около 100 тысяч человек, подавляющую часть которых составляли мирные жители (всего американцы за 10 лет отправят на тот свет более миллиона вьетнамцев).
Итак, никаких жутких репрессий своим согражданам, идейно поддерживавшим чехословацких реформаторов, Брежнев не устраивал. Хотя державники предлагали «потуже закрутить гайки», генсек вновь испугался прослыть сталинистом и обошелся с либералами по-божески: провел некоторые кадровые чистки в отдельных учреждениях, где их засилье было очевидным (вроде Агентства печати Новости). Но большинство либералов отделались лишь легким испугом. Как тот же Юрий Любимов, которого так и не решились уволить из «Таганки», обойдясь чисто декоративным наказанием: влепили выговор по партийной линии, хотя направление, которое избрал его театр, все сильнее кренилось в сторону явной антисоветчины. Как уже отмечалось, «Таганка» была настоящим пиратским судном в безбрежном море советского искусства. О чем, кстати, пел сам Высоцкий в своих «морских» песнях (их у него было несколько десятков). Например, в «Пиратской» (1969) есть такие строчки:
…Удача — миф, но эту веру сами Мы создали, поднявши черный флаг!Высокие покровители «пирата» Любимова позволили ему создать на своем «корсаре» расширенный художественный совет, который объединил в себе с десяток видных либералов и отныне должен был стать надежным щитом «Таганки» для отражения будущих атак со стороны державников. Этот «щит» составляли: Николай Эрдман, Александр Бовин (он в ту пору был консультантом ЦК КПСС), Андрей Вознесенский, Евгений Евтушенко, Дмитрий Шостакович, Альфред Шнитке, Эдисон Денисов, Белла Ахмадулина, Эрнст Неизвестный, Фазиль Искандер, Родион Щедрин, Федор Абрамов, Борис Можаев, Юрий Карякин, Александр Аникст, Федор Абрамов и др.