Владычица Хан-Гилена
Шрифт:
Пальцы Элиан пробежали по буквам, затем скользнули по изрезанной деревянной поверхности к яркому блеску чуда. Оно было похоже на удивительную инкрустацию в виде золотого солнца. Но ни один золотых дел мастер не мог поместить его здесь, ибо подобный блеск выглядел неуместно среди детских каракулей. Сам того не желая, его сотворил Мирейн спустя недолгое время после смерти матери, когда сила и вспыльчивость кипели в нем и делали его горе ужасным. Задетый за живое какой-то незначительной мелочью — репликой Халенана или выговором наставника, он восстал, и сила его взыграла и воспламенилась. В последний миг ему удалось совладать
Элиан стремительно встала и отошла от стола. Высокие узкие окна прорезали стену, впуская холодный солнечный свет. Она опустилась на колени возле крытого очага, в котором были аккуратно сложены дрова, словно в них ежедневно нуждались. Хотя кремень и огниво по-прежнему находились в нише, Элиан призвала искорку силы, задержала ее в руке, пока не почувствовала жжение, и положила ее на дрова. Красно-золотые, как ее волосы, язычки пламени взвились вверх и заиграли красными, желтыми и голубоватыми огоньками.
Теплая волна омыла лицо Элиан. Она забыла про книгу, лежащую на столе; глаза ее неотступно следили за танцем огня. Язычки пламени сплетались, образовывая картины прошлого, настоящего и будущего. Какой-то уголок ее разума сопротивлялся, протестовал. Остальная часть пребывала в спокойном ожидании. Это были мирные видения, без тени страха. Анаки и новорожденная Элиан — маленькая головка, покрытая светлым пушком, и гладкая темноволосая. Анаки глубокомысленно и таинственно улыбалась, прекрасная в своей простоте. Князь Орсан и его супруга, отбросив свое княжеское высокомерие, смеялись, постепенно пододвигаясь все ближе друг к другу и забыли о смехе, когда их тела соприкоснулись. Илхари с серым жеребцом Хала на зеленом лугу, серебро на огненно-золотом.
Элиан покраснела не только от жара, исходящего от очага. Это, конечно, были видения, но ее всегда учили тому, что пророк может воплощать в форму то, что он видел. Даже нечаянно.
Резко, почти гневно она прогнала видение сенелей. Огонь был огнем, не более того. Никаких видений. Никаких страстных желаний.
«А чего страстно желаешь ты?» — издевался над ней внутренний голос. Огонь усилился и сам принял форму. Один раз и еще один. Темное и золотое. Император и будущий император.
Да, она — истинное дитя Халенанов. Следуя девичьим капризам, она посягнула на самое высокое. Одного она могла бы получить, сказав всего лишь слово. А второй…
Второй исчез. Возле очага стоял на коленях Илариос, все еще в платье переписчика, бледный, словно отбеленная кость; его глаза горели по-кошачьи желтым огнем. С тщательно контролируемой яростью он сорвал повязку с волос, и они рассыпались по плечам, упали на лицо.
Зубы Элиан сжались, прикусив губу. Она почувствовала вкус крови.
— Мой господин, — сказала она, — вас кто-то оскорбил?
Илариос не ответил. Она продолжала: — Вы легко выиграли пари. Быть может, слишком легко. Если кто-нибудь был с вами невежлив, вы должны простить его. Он ведь не мог знать…
Принц откинул назад волосы. Несмотря на сдерживаемую ярость, его голос звучал мягко, и это тревожило Элиан.
— Никто не выказал мне неуважения. Идея быть писцом, а не высокородным принцем… интересна: ты видишь многое, а тебя никто не замечает. Пока… — Его голос дрогнул. — Пока что-то не происходит.
Она
Илариос смотрел на свои кулаки, прижатые к бедрам. Дыхание успокоилось, но напряжение не покидало его.
— Мы получили послание. Я получил их множество с тех пор как Солнцерожденный прибыл в Хан-Гилен. Это, последнее, было коротким и деловым. И прислал его мой отец. — Он взглянул на Элиан, обжигая ее вспышкой золота. — Со всем должным уважением к его божественному величеству он считает, что господин Ан-Ш'Эндор имеет множество последователей. И он не нуждается в наследнике Асаниана. — Когда?
Элиан едва могла говорить, даже одно это слово далось ей с трудом. Он горько улыбнулся.
— О, мне не нужно уезжать немедленно. Это было бы неподобающим поступком. Мне отведено три дня на устройство дел. — А если вы не поедете?
— Мне следует помнить о том, что, хотя у меня нет родных братьев, у моего отца пятнадцать сыновей от наложниц. Все они взрослые, все честолюбивы и рвутся служить моему царственному отцу.
Элиан сидела без движения. После долгого молчания она сказала: — Вы знали, что это случится. — Знал. — Илариос разжал кулаки, сначала правый, потом левый. — Это мои единокровные братья. Есть еще четыре родные сестры. Две не замужем, они жрицы тысячи жадных божеств. Две вышли за принцев. Честолюбивых принцев. Один богат, но не сказочно, другой вообще считает себя бедным. А трон Асаниана сделан из чистого золота.
Элиан коснулась его. Под ее рукой дрогнуло живое золото, потом теплая плоть. Быстрый и сильный как барс, он схватил ее.
— Госпожа, — сказал он. — Элиан, поедем со мной.
Еще никогда в своей жизни она не была так близка с мужчиной. Тело соприкасалось с телом. Сердце прижималось к отчаянно бьющемуся сердцу. Она высвободила руки и обвила его шею. — Поедем со мной, — повторил он. Огненно-горячий, принц дрожал, но весь его гнев исчез. Элиан смотрела в его глаза, ставшие теперь солнечно-эолотыми, одновременно горящими и нежными.
— Во имя всех богов, во имя вашего сияющего Аварьяна, Элиан, владычица Хан-Гилена, я люблю тебя. Я всегда любил тебя. Поедем со мной, и будь моей невестой.
Ее зубы сжались. Тело горело, бедра свела сладострастная судорога. Она ощущала каждый изгиб его тела.
— Я сделаю тебя своей императрицей, — сказал Илариос, — или, если ты не захочешь этого, если золотой трон покажется тебе слишком холодным и слишком высоким, я откажусь от него. — Он возбужденно хохотнул. — Неволя томит тебя, и меня тоже. Давай переоденемся и сбежим, на север, или на восток, или на юг, или даже на запад, где мое лицо будет выглядеть самым обычным. Мы сможем идти куда нам захочется, и жить как нам захочется, и любить, как любят простые люди, не думая о судьбе, гордости или династиях, думая только друг о друге. — Его руки крепче сжали ее. — О госпожа! Ты будешь? Ты будешь любить меня?
Его страсть была как ветер и огонь; его красота пронзала ее сердце. И тем не менее в каком-то отдаленном уголке ее разума возникла мысль: «Какой он юный!»
Ему было всего девятнадцать лет. Хладнокровный, сдержанный высокородный принц казался взрослым мужчиной. Таким же взрослым, как Мирейн, Халенан или… иди даже как ее отец. А он был просто мальчиком.
Красивым, пылким, отчаянным мальчиком. Голос не повиновался ей. Но тело молчать не желало.
Этот поцелуй длился вечность и был полон обжигающей нежности.