Владычица Хан-Гилена
Шрифт:
— Ты любишь меня?
— Это, — ответил он, — не имеет значения. Любишь ли ты меня? — Я люблю Илариоса!
Демон снова сжал ей горло. Она отчаянно ударила кулаком по подушке. Мирейн смотрел на нее, слегка откинув голову и полузакрыв глаза.
— Нет, — сказала она хрипло. — Только не ты. Я не вынесу этого. Я не могу потерять и тебя тоже!
— Ты любишь меня?
Вот, сказал ее демон, вот в чем ошибка Илариоса, вот в чем причина его неудачи. Он не умел обращаться с ней жестоко, слабый, нежный, сочувствующий. Сплошное пламя нежности и любви.
Слабый, повторил ее демон. Он истратил
Потому что знал, как она поступит. Она принадлежала ему. Она всегда принадлежала ему. А он принадлежал ей.
Элиан перекатилась на другой бок. Она не хотела этого. Она ничего этого не хотела. Она хотела уехать прочь, быть свободной, быть кем угодно, только не Элиан из Хан-Гилена.
— Ты любишь меня? — настойчиво повторил Мирейн, доводя ее до безумия, и схватил ее с сокрушительной силой. — Ты любишь меня?
— Нет, — прошипела Элиан, — поскольку ты изо всех сил стараешься раздавить мои руки. Хватка ослабла. Он ждал.
Элиан посмотрела на него. Он был похож не на влюбленного, а на завоевателя у ворот города, ждущего, когда город сдастся или бросит ему вызов. Внезапно ее осенило: он был испуган. Мирейн, сын Аварьяна, был испуган. Любит ли она его?
Да, она полюбила его еще в утробе матери. Но так ли, как женщина любит мужчину?.. Элиан изучала его внимательно и спокойно. Она так далеко зашла в своем безумии, что теперь могла позволить себе быть спокойной, подумать, взвесить все «за» и «против». А Илариос в это время ехал, убегая от рассвета, и все новые и новые лиги пролегали между ним и женщиной, которая никогда не будет принадлежать ему. Он всегда понимал это. Но он не был бы Илариосом, если бы не отдал все свои силы, чтобы завоевать ее.
Он ее потерял. Она была из Хан-Гилена и никогда не найдет дом в Асаниане. Но все же он сделал многое. Он научил ее тому, что ее судьба не предопределена окончательно, что она может любить любого мужчину, а необязательно Мирейна. Она может остаться свободной, если таков будет ее выбор. Если таков будет ее выбор.
Элиан подняла голову, чтобы сравняться с Мирейном.
— Я даю тебе разрешение, — сказала она на официальном языке гилени, — просить моей руки.
Мирейн со свистом выдохнул воздух. Элиан затруднилась бы сказать, был ли это гнев, или облегчение, или простое удивление.
— Можешь ухаживать за мной, — сказала она, — но я не обещаю принять твое предложение.
Он сглотнул. Набирался мужества? Снова приходил в ярость? Боролся со смехом?
— А что, — спросил он, — если я буду мешать другому мужчине, которому вздумается добиваться твоей руки?
— Я вообще могу не выходить замуж, мой господин, — сказала она. — И эта перспектива не пугает меня. Голова Мирейна поникла.
— Да, я понимаю, что это тебя не пугает. — Он встал и поклонился, как король кланяется своей королеве. — Я буду ухаживать за тобой, моя госпожа, пользуясь твоим благосклонным разрешением.
Она тоже наклонила голову. И все испортила, охваченная приступом смеха, перешедшего в плач. Мирейн обнял ее и принялся укачивать, даже в этот момент слабости поступая как старший брат. Она не могла ненавидеть
— Но любви не любовника, а брата! — закричала она взбунтовавшись.
Мирейн ничего не ответил. Его молчание достаточно красноречиво свидетельствовало об обратном.
— Все это не так уж страшно, — сказала Элиан, обращаясь к Илхари. — Я опять обрела свою семью да еще Мирейна и маленькую Элиан в придачу. У меня есть ты. У меня есть целый Хан-Гилен, если уж на то пошло.
Кобыла слегка вздрогнула от прикосновения щетки. Ее шея чесалась. Да, вот здесь. Элиан наклонилась, чтобы почесать ее.
— Я скучаю по нему, — сказала Элиан сквозь зубы. — Каждая частица моего тела тоскует по нему. Он заполнил так много пустот, был другом, братом, возлюбленным. Он был всем, о ком может мечтать женщина. И я позволила ему уйти. А зачем? Ради кого? Ради мужчины, который не выказывает мне ни малейших знаков внимания.
Илхари повернула ухо. До чего же глупы двуногие! Если бы ее хозяйка позволила одному из них взобраться на себя, то все уладилось бы, исчезла бы и ее боль, и их боль.
Элиан поняла, о чем думает лошадь, и рассмеялась. — Таких мужчин полно, да и женщин тоже, но эти мужчины расположены к другому. Да и я тоже. — Она положила щетку. Даже в своей густой зимней шубке Илхари сияла, как отполированная медь. — Иногда я думаю: может быть, я неправильно устроена? Или я сумасшедшая? В нашей семье есть некое неистовство, связанное с силой. Та, безымянная, тоже была наделена им. У нее тоже не было ни одного мужчины, а бог отверг ее ради чужеземки. Неудивительно, что она сделала то, что сделала.
По телу Элиан пробежали мурашки. Илхари вздрогнула и стала исследовать свою кормушку. Там лежало несколько зерен, она подобрала их.
— Я никогда не прощу ей этого. Но я начинаю понимать ее. Она все еще находится здесь, знаешь ли. Прячется среди теней. Смотрит и слушает. Ждет, чтобы я сдалась и пошла с ней. Как она может видеть? Она же слепая. — Ее сила может видеть, — передернулась Элиан. Было глупо говорить так много, даже обращаясь к Илхари. Изгнанница не вторгалась в сны Элиан с тех пор как она вернулась в Хан-Гилен: это была заслуга отца. Никакая злая сила не может проникнуть в его владения. А она так запуталась в своих любовных делах.
Но Изгнанница ждала. Элиан подсознательно чувствовала это. Она ждала слабости или смерти Элиан; а может быть, у нее хватало могущества, чтобы дожидаться смерти, чтобы заманить свою добычу в такую ловушку, заключить в такие оковы, которые ни один смертный не в силах разрушить.
— Зимнее солнцестояние, — сказала Элиан слишком поспешно и слишком громко. — Завтра день зимнего солнцестояния. В этом году мы будем прогонять песнями мрак с помощью большей силы, чем когда-либо, потому что здесь Мирейн, который будет петь и танцевать свой танец. Ты знаешь, что он не станет верховным жрецом? Его трижды просили об этом, но место останется незанятым и в этом году, и еще сколько-то лет; никто его не займет, а тем более — сам Мирейн. Хватит с него и Трона вселенной, говорит он. Пусть для храма выберут кого-нибудь, кто более свят.