Владычица Рима
Шрифт:
– Не говори чепуху. Ты прекрасно знаешь, что его почерк еще хуже, чем твой. Зачем ты делаешь вид, будто этот юноша для тебя что-то значил? Или ты хочешь для него новых бед?
– Ну что с ним может случиться? Скоро он дойдет до города, а там полно римлян. Мне и вправду мало до него дела теперь.
– Вот и вспоминай о нем пореже. Ты еще не знаешь свою силу, потому-то и играешь словами.
– Мам, а зачем нам сейчас Овазий? Он своей латынью, конечно, приводит римлян в ужас, но разве нам это требуется от послания?
– Опять шутишь, балаболка? Ну, когда ты повзрослеешь? Тринадцать лет – замуж выдавать пора. Теперь я не удивляюсь, почему римлянин, как только увидел тебя, бросился бежать. Сколько заноз засадила ты ему под шкуру своим язычком? Такого и терпеливый мул не выдержит, не то что римский юноша из древнего рода.
Девочка, блестя глазами, слушала шутливые упреки матери и ждала, когда же и ей удастся вставить хотя бы одно словечко.
– Госпожа звала меня?
Женщина прервала речь, обращенную к дочери, и ответила приветливо:
– Входи, Овазий. Я жду тебя.
Воин, вошедший в шатер, был не старше Авеса и так же красив, хотя красота его была другого типа. Темно-каштановые волосы его смыкались с маленькой, ровно подстриженной бородой. Правильные черты лица отражали полное душевное спокойствие, а светло-карие глаза ровно смотрели на женщину и ее дочь.
– Садись, – женщина указала на свободное кресло. Воин молча сел и женщина, показав ему тыльную сторону исписанного Лииной пергамента, сказала: – Я составила письмо, но ни мой почерк, ни почерк моей дочери недостаточно хороши для столь важного документа. Ты должен помочь мне.
– Чем, госпожа?
– У Авеса есть раб. Обученный раб. Авес бьет его и может забить без пользы. Выкупи его для меня. Тебе Авес не откажет.
– Да, госпожа. Это я могу сделать.
Женщина встала, вышла на минуту во второй шатер, вернулась со шкатулкой:
– Возьми. Здесь тридцать тысяч денариев. На пять тысяч больше того, что заплатил Авес.
– Что мне сказать Авесу? – задал вопрос Овазий, уже после того как встал и взял шкатулку.
– Скажи… Скажи ему правду. В этом мире ничто не стоит лжи. Погоди, – остановила она Овазия у порога: – Как чувствуют себя твои воины? Много их у тебя сейчас?
– Семьсот тридцать один, госпожа.
– Мало, мало для такого мудрого воина, как ты. Ну, ступай же.
Проводив Овазия, женщина вернулась в свое кресло.
– Авес даст рабу на прощанье множество советов, – заметила девочка. – Он считает себя великим умником.
– И главным образом, заметь, советы эти будут касаться твоего поведения.
– Мам, ну опять ты об этом. Сколько можно. Я уже взрослая.
– Именно взрослая. То, что прощается ребенку, непростительно невесте. А то, что позволяет себе дочь деревенской гадалки, недопустимо для дочери великой вещуньи. Лиина, пора взять себя в руки. Сейчас не время дразнить окружающих. Это не игра в кости. И не дуйся. Так надо.
– Ну, раз так надо… Пусть Авес будет доволен, что вышло по его желанию.
– Спасибо, Лиина. Я всегда знала, что могу положиться на тебя.
Через час в своем белом, но изрядно помятом и запачканном одеянии Богуд стоял перед госпожой. Овазий поставил на стол шкатулку:
– Авес взял двадцать тысяч – ровно столько, сколько он сам заплатил. Брать что-либо сверх потраченного он не хочет, ведь он не перекупщик. Более того, будь на то его воля, раб достался бы госпоже и так, но великая вещунья подарки не принимает.
– Я благодарна тебе за эту услугу, Овазий.
– Всегда готов выполнить любой ваш приказ, госпожа.
Участники Совета по очереди брали в руки обернутый тонким шнурком свиток, разворачивали его, внимательно читали.
– Римляне захлебнутся от злости, получив такое послание, но не слишком ли вежлива госпожа с этими мерзавцами? – заметил, возвращая женщине свиток, Урл.
– Недостающие оскорбления посол, если сочтет нужным, может добавить от себя. Совету же не стоит опускаться до брани.
Обдумав довод, Урл решил согласиться:
– Совету до брани опускаться не стоит, и если мы ставим под письмом наши имена, его содержание должно быть этих имен достойно. Госпожа рассудила как всегда мудро. Но кто возьмется передать письмо римлянам? И не только письмо, но и подарки. Где найти человека, который бы столь низко ценил свою жизнь?
Зефар почесал затылок:
– Не люблю я своих людей в петлю совать, но раз дело того требует, пусть Лигиец едет. Я за него, как за себя, ручаюсь.
– Я сам поеду, – поднялся Овазий. – Госпожа меня в Совет ввела, честь и доверие оказала. Надо оправдывать.
– Я тоже могу поехать! – то, что новичок опередил его, Авес воспринял почти как личное оскорбление.
Женщина поспешно остановила юношу, напомнив:
– Ты не знаешь латыни, Авес, а там надо будет не только говорить, но и слушать. Лучше вы с Урлом выделите по десятку воинов для охраны и для почета. На этом и решим?
– Да, – негромко отозвался Зефар, довольный, что никто больше у него людей не потребует, и что он будет знать все из первых рук.
– Разумные речи говорит госпожа, – отозвался Урл, привычно избегая прямого ответа даже тут, когда в этом не было никакой нужды.
– Да, – громко и твердо произнес Овазий.
Последнее слово опять досталось Авесу. Обиженный столь явной, на его взгляд, несправедливостью, он вдруг спросил:
– А не мала ли охрана?
– Скорее велика, – ответила женщина и пояснила. – По дороге на наших посланцев напасть никто не посмеет, сколько бы их ни было, а в городе, если римляне решат убить послов, никакая охрана не поможет.