Владычица Рима
Шрифт:
– Слово госпожи, которое она никогда не нарушает, – лучшее ручательство. Или римлянин желает взять заложников?
– Да.
– Зря стараешься. Я не выдам тебе ни одного из своих воинов. И госпожа тоже. Я не желаю подвергать даже самой незначительной опасности доверившихся мне людей, если этого можно избежать.
– Однако когда твои воины выкрали наказанных…
– Это твои воины их выкрали. Я не рискнул бы ни единым человеком из-за предателя и беглого раба. У тебя способные люди, Германик. Предложи я им хоть какую-нибудь цену, они продали бы тогда и тебя. Как видишь, я поступил честно и взял лишь то, что считал своим по праву.
– Что вы сделали с похищенными? Казнили?
– Не римлянина. Его я вернул юной госпоже, правда, потом он опять бежал…
– От вашей госпожи?
Зефар вскочил, будто его подбросило. Лицо воина перекосилось. Стиснув пальцы так, что они побелели, он подавил вспышку ярости и сказал надменно:
– Римлянин оскорбил нашу госпожу, усомнившись в ее силе, но от госпожи невозможно укрыться, и римлянин увидит это своими глазами. Это говорю я, Зефар, а мое слово не хуже слова госпожи, – помолчав, он холодно спросил: – Я так понял: римляне не хотят принимать наши условия?
Германик, не отвечая, смотрел себе под ноги.
– Ступайте. Срок – до завтра.
– Погоди, Зефар. Мы принимаем условия. Каждый час уносит жизни наших воинов, и мы не можем тянуть еще один день.
– Вот это умные слова, – Зефар широко улыбнулся. – Плох тот командир, который не заботится о своей армии.
– Где вы будете принимать оружие?
– У троп. Ни один римлянин не должен приближаться к перевалу. Вода и хлеб готовы…
Стоя рядом с Зефаром, Германик наблюдал, как проходят длинной чередой мимо варваров его воины, бросают к их ногам свои латы, щиты, мечи, копья, как подходят к чанам, постоянно наполняемым прозрачной водой, погружают в воду фляги и пьют сами, окуная в воду изможденные лица. Набрав же воды, идут далее, берут с камней по два хлеба и спускаются вниз, в ущелье.
Один из легионеров нарушил этот порядок.
Крики его были слышны даже наверху.
Бедняга молил о глотке воды и клялся, что оружие у него украли свои же.
Соратники отталкивали его до тех пор, пока один из варваров, сжалившись, не дал ему напиться, но предупредил, чтобы тот больше не орал, а ждал, когда пройдут все. Тогда де он решит: позволить ли раззяве набрать воды и взять хлеб или прогнать прочь так. Обращаясь к Германику, Зефар сказал:
– Если таких будет много, я решу, что римляне не держат слово.
– Воровство оружия поощряли вы, – возразил ему римлянин.
– А почему мне было не поощрять его? – осклабился Зефар. —Я ведь знаю, что прежде, чем снять доспехи, снимают голову. Но не будем оскорблять друг друга подозрениями. Когда я сочту оружие и латы, я узнаю истину и, думаю, не буду огорчен недостачей. Сегодня пир. Я хочу, чтобы римлянин был там.
– Воля победителя – закон для побежденного.
Зефар засмеялся:
– Не грусти, парень, госпожа милостива. Не грусти. В темноте не трудно спутать одно ущелье с другим.
– Мне почему-то думается, что мы ничего не путали. Вы заранее узнали об измене и увели воинов по тропам еще до нашего прихода.
– Может быть, и так, – согласился Зефар. – Твои слова не оскорбляют мудрости великой госпожи, и потому я не стану спорить с тобой.
– Дозволь спросить.
– Спрашивай, спрашивай. Ты хочешь узнать о судьбе центурий, посланных тобой против великой госпожи?
– Да, ты проницателен.
– Не велика проницательность. Госпожа разделяет не только лагеря, но и армию. У нее есть свой отряд под предводительством молодого Овазия. В нем около тысячи воинов. Они-то и встретили легионеров.
– Я слышал, что вы оставили великой госпоже только триста воинов, но и тех она отпустила за добычей.
– Как отпустила, так и позвала, а Овазий оказался достаточно умен, чтобы из трехсот сделать тысячу. Мудрость госпожи также состоит и в умении выбирать людей, достойных доверия.
– А того молодого варвара она тоже к нам подослала?
– Нет, римлянин. Великая госпожа никого не учит подлости. Покойник Стафанион частенько повторял, что люди подлы и низки и что предатель найдется всегда. Грек считал себя очень умным, словами же этими он оправдывал собственное ничтожество. Госпожа тоже никогда не забывает о людских слабостях и поэтому была уверена, что если раздробить войско на отряды и остаться без надежной охраны, обязательно найдется подлец, который донесет вам эту весть, и вы не удержитесь и постараетесь покончить с ней одним ударом. Все очень просто, римлянин. Просто и мудро, ибо, говоря по совести, даже сейчас во всей нашей армии меньше воинов, нежели римлян в этой долине. Намного меньше.
Помолчав, Германик спросил:
– Где легионеры из тех центурий?
– Завтра они будут здесь. Те, что живы, разумеется. Госпожа была милостива к ним. А теперь ответь мне ты. Почему первый римлянин, которого ввели в шатер для допроса, при всех разорвал на себе одежду, умоляя великую госпожу оценить красоту его тела?
Германик криво улыбнулся:
– Разве мудрый Зефар не догадывается сам, о чем думал тот несчастный? Что с ним стало потом?
– Госпожа велела выпороть его, а после того, как он ответил на все вопросы, простила. Он тоже будет здесь завтра. Ну а чуть позже сюда приведут и остальных пленников.
Череда отдающих оружие людей стала намного короче, зато удлинились вечерние тени.
– Придется заканчивать при факелах, – скорее для самого себя заметил Зефар. – Ну, да на такое дело и ночи не жалко.
– Что вы собираетесь делать дальше?
– Не знаю. Такие вопросы решает Совет.
– Но ты – один из них.
– Верно.
– И ты ничего не знаешь?
– Даже великая госпожа, знающая все на сто лет вперед, не ответила бы на твой вопрос, римлянин. Пока ее слова не утвердил Совет, они не имеют никакой силы. Не будем говорить об этом. Пойдем лучше и выпьем за то, чтобы Совет принял мудрое решение. Тут окончат и без нас.
Часть четвертая
Игра в кости
Лиина еще раз прочла только что составленное послание и передала его матери. Та просмотрела запись, похвалила:
– Удачно составлено. Коротко, емко, вежливо и оскорбительно, чисто, на двух языках, хорошим слогом. Только почерк неровный. И у меня он для официальных посланий недостаточно хорош. Что будем делать? – она хлопнула в ладоши, приказала вошедшему воину: – Позови Овазия.
– Был бы здесь римлянин, – начала Лиина, но мать остановила ее.