Владычица Рима
Шрифт:
– Ты достойно отомстил за него.
Авес посмотрел на Валерия, усмехнулся снисходительно:
– Я не мстил, римлянин. Я защищал родину.
– И когда резал пленных?
– Ах, вот ты о чем?! Не знаю, что за дурь нашла на меня тогда. Просто морок. Перед тем боем мы сговорились не брать пленных вообще. Хочешь совет, римлянин? Никогда не бросай оружия и не верь в милость победителя, если у тебя за спиной кресты Черной долины, а на руках кровь замученных отцов.
– Я запомню твой совет. Но что ты скажешь о глазах и улыбках прекрасных принцесс у тебя за спиной?
Авес скосил глаза, улыбнулся весело:
– Такое за спиной оставлять тоже не стоит. Рискнем?
Валерий отрицательно покачал головой:
– Нет, там Лиина.
– Здорово она запугала тебя!
– Не пристало недавнему рабу садиться за один стол со знатнейшими женами и девами, – невозмутимо отпарировал насмешку собеседника Валерий.
Слуги закончили облачение, и Эвхинор обратился к победителю:
– Как твое имя, римлянин?
– Валерий Цириний Гальба, великий царь.
– Ты из знатного рода?
– Из очень знатного, великий царь.
– Садись рядом со мной, Валерий Цириний Гальба.
– Благодарю за честь, великий царь.
– Я вижу, – перенес Эвхинор свое внимание на второго воина, – бесстрашного Авеса влекут прекрасные глаза?
– Да, повелитель. Если бы великий царь дозволил…
– Дозволяю.
Авес ушел, а Эвхинор обратился к Валерию:
– Род Гальба… Я что-то не припоминаю такого… Никогда не слышал…
– Это ответвление фамилии Сульпициев, – с вежливой невозмутимостью ответил Валерий, догадываясь, что Эвхинор усадил его рядом вовсе не для того, чтобы узнать его родословную.
– Да, да. Сульпициев. Это очень знатная фамилия. А твоя мать… – царь сделал вид, что вспоминает.
– Мумия Ахаика, – столь же ровно подсказал ему Валерий. – Она умерла.
– Печально. А отец?
Разговор о его родословной, как и предполагал Валерий, длился недолго и, как бы сам по себе, перешел на старшую Лиину. Сохраняя на своем лице почтительную невозмутимость, юноша прилагал все усилия, чтобы, с одной стороны, скрыть свою неосведомленность и не разочаровать царя, с другой – не слишком уклониться от истины, особенно тогда, когда слова его можно было проверить.
В конце разговора юноша попросил:
– Великий царь, дозволь мне вернуться на родину.
Эвхинор пристально посмотрел на юношу:
– И передать вести?
– Да, повелитель. Я, конечно, покажу великому царю письмо, которое повезу в Рим. Покажу я его и великой колдунье.
– Хорошо, римлянин, езжай, но письмо твое я прочту, и старшая Лиина прочтет его тоже.
– Благодарю великого царя Эвхинора за милость.
– Ступай.
Пятясь, Валерий отошел от царского кресла, а оказавшись за столом, обратился к Октавиану:
– Благородный Гай Лициний Октавиан, пользуясь своей свободой, я только что испросил царя Эвхинора о разрешении на отъезд. Царь позволил мне уехать и увести с собой письмо.
– Какое письмо и к кому? – Октавиан настороженно следил за Валерием, не смея даже представить, что тот еще может выкинуть.
– Письмо, конечно, прочтут и царь, и колдунья, но многое можно передать и на словах.
Теперь Октавиан понял его:
– Ты отвезешь наше письмо наместнику ближайшей римской провинции и потом доставишь его в Рим, а то, что нельзя будет написать в письме, передашь на словах? Слово в слово?
– Да, благородный Гай Лициний Октавиан.
– Ты хитро поступил, Валерий Цириний Гальба. И боролся ты хорошо. Варвар получил по заслугам.
– Сперва «по заслугам» чуть было не получил я. Бросая вызов, я и не думал, что этот дикарь может быть столь опасным противником. Впрочем, не только я недооценил его.
– О чем расспрашивал тебя царь?
– О моей родословной.
– Зачем ему твоя родословная?!
– И о старшей Лиине. Я постарался не разочаровывать царя, но не уверен в том, что это мне удалось. Во время разговора мне показалось…
– Что тебе показалось?
– Не знаю. Я, кажется, опять заговариваюсь.
– Выпей еще вина. Теперь ты выглядишь как настоящий варвар.
– Из-за одежды? Это к лучшему. Меньше буду привлекать к себе внимания. Если судить беспристрастно, в этих землях она удобнее нашей. На себе убедился, когда был рабом юной Лиины.
– Не надо травить раны души воспоминаниями, – Октавиан покровительственно похлопал юношу по плечу. – Все прошло и потому забудется.
Валерий поднял голову, посмотрел своему наставнику в глаза, словно хотел проникнуть в его мысли, сказал задумчиво:
– От юной Лиины я как-то слышал, что в далеких, гиперборейских странах есть собаки, которые даже хозяину не позволяют унижать себя, и уж тем более никогда не унижаются сами. Но ведь Рим – не страна гипербореев…
Октавиан неодобрительно посмотрел на распустившегося подчиненного, но взгляд юноши был столь искренен, что полководец почувствовал себя неловко, отвел глаза, буркнул недовольно:
– При чем тут страна гипербореев? Собака она собака и есть.
После пира Валерий вышел на площадь перед дворцом. Несколько воинов стояли у ворот, сжимая длинные копья. Валерий узнал их. Как-никак больше трех недель вместе с ними он таскал носилки старшей госпожи Лиины! Он встал в стороне, но, когда пришла смена, неожиданно для себя спросил:
– А где Воцес?
– Погиб, – воин посмотрел на Валерия так, будто это он был виновен в смерти их товарища, и юноша вдруг ясно вспомнил дневной привал, рассказ Воцеса о смерти Кривого Ксифия, спор Стафаниона и Телефа.
– А где Телеф?
– Тоже.
– Когда?
– В ту ночь, когда ты со Стафанионом бежал.
Валерий повернулся и пошел прочь. Ему почему-то стало грустно. Неужели из-за того странного спора, который ничем не кончился и не кончится никогда? Никогда. И не потому, что спорщики мертвы. Умерли они по-разному: тот, кто проповедовал власть подлости – позорной смертью, тот, кто защищал честность, – пал в честном бою, но остался неоконченный спор, в котором каждый говорил правду, и ни один не был прав.